Но в этот момент появился Антониу де Фариа в красном китайском халате, который он снял с одного из мертвецов, и произнес краткую речь о том, что если Господь счел нужным покарать пиратов, то скорбеть и обижаться не следует. Потери их составляют примерно пятьсот тысяч крузейро
[62]
, следовательно, в ближайшем будущем надо добыть шестьсот тысяч. Пираты сразу воодушевились и занялись похоронами товарищей и спасением того, что выбрасывало море.
Так прошло две недели. Помощи свыше все не было, и голодные пираты бродили по берегу, ожидая смерти. Наконец Бог явил свое благословение несчастным разбойникам: к острову приблизилась небольшая джонка, вошла в реку и пришвартовалась к высокому берегу. Когда команда джонки сошла на берег и занялась заготовкой пресной воды и стиркой, пираты бросились на оставленное судно, подняли якорь и отплыли быстрее, чем команда успела сообразить, что произошло. А когда сообразила – было поздно. На всякий случай пираты выстрелили по ограбленным из пушки и отправились ужинать.
В трюме они нашли много товаров и продуктов, а также мальчика лет двенадцати, сына хозяина корабля. Антониу де Фариа был в прекрасном настроении и обещал любить мальчика, как собственного сына, чтобы утешить его за потерю отца. Мальчик начал слезно просить пиратов, чтобы ему позволили прыгнуть за борт, и он попытается доплыть до острова. Но его не отпустили. Тогда мальчик сказал, указав на небо: «Всесильный запрещает убивать и грабить. Его божественное правосудие вас жестоко покарает». Сказав это, мальчик забился в угол и отказался от еды. Спустя какое-то время он умер.
Поначалу обстоятельства пиратам благоприятствовали, особенно после того, как они встретились с кораблем под командованием Киай Панжана, китайца по происхождению, в команде которого было тридцать португальцев, китайцы, малайцы и японцы. Объединив силы, Антониу де Фариа снова принялся грабить купеческие суда, притом весьма успешно. Однако в августе 1542 года у берегов Южного Китая его корабли снова попали в сильнейший шторм, и Мендеш Пинту, один из капитанов Антониу де Фариа, потерял из виду корабль своего вожака. Последнее, что он услышал, был его крик: «Господи, смилуйся над нами!», отчего заключил, что корабль де Фариа разбился о рифы. Судно же самого Мендеша Пинту спустя какое-то время тоже потерпело крушение у берегов Китая. Он чудом спасся, но попал в китайскую тюрьму, которая для пиратов была горше смерти.
Гоэмон невольно сравнил свою судьбу с похождениями Антониу де Фариа. Ведь и он оставил на необитаемом острове пиратов, умыкнув их джонку. И тоже был наказан за свой поступок, когда шторм разрушил судно. Только ему повезло, что его подобрал галеон. Но везение не может продолжаться долго, это Гоэмон тоже знал. Хорошее не случается два раза подряд, как говорили старики.
От этих мыслей становилось тревожно на душе, и Гоэмон старался использовать затишье перед очередным ливнем, чтобы выбраться на палубу и побыть наедине с мраком ночи. Если хорошая погода держалась долго, его душа освобождалась от мрачных предчувствий, и он предавался воспоминаниям, улетая мыслями в свою деревню…
Ночь выдалась лунной и на удивление тихой. Паруса обвисли и лишь редкие порывы ветра ласкали прежде упругую, а ныне дряблую кожу дракона, тащившего галеон вперед. Гоэмон при всем том был натурой поэтической, и ему не чужды были гиперболы. Иногда паруса и впрямь казались юноше белым драконом, который сражается с бесчисленным количеством черных демонов, встающих на его пути, особенно ночью, во время штормового ненастья.
Практически полный штиль, неожиданно воцарившийся над океаном, был явлением необычным для этих широт и в это время года, но Гоэмон не задумывался о столь высоких материях, которые непременно встревожили бы графа Антониу де Фариа, опытного капитана, который безмятежно храпел в своей каюте. Юноша радовался возможности немного отдохнуть от смрада, витавшего в кубрике, и хотел, чтобы тихая сухая погода продержалась как можно дольше. Вдыхая полной грудью свежий воздух, он стоял, облокотившись о фальшборт, и мечтательно смотрел на полную луну. Она была огромной и казалась очень близкой; протяни руку – и достанешь. Вчера галеон покинул гостеприимный порт Малинди и теперь приближался к Джезаир-эль-Комра
[63]
– Лунным островам, как называли их арабы.
В этих местах существовало сильное течение, которое тащило корабль в нужном направлении. И оно уже давало о себе знать – несмотря на штиль, галеон потихоньку продвигался вперед.
Какой-то непонятный стук и шорохи на противоположном борту заставили Гоэмона оторваться от созерцания ночного светила. Мечтательно вздохнув, он пересек палубу – и оторопел; над фальшбортом вдруг показалось НЕЧТО, похожее на большую тыкву! Ступор молодого синоби длился считанные мгновения. Ниндзя-то словно сам выскочил из ножен, и первым же ударом невиданное чудо было подсечено под корень. За бортом что-то тяжело плюхнуло в воду, но едва первая тыква исчезла с поля зрения Гоэмона, как на ее месте выросла вторая, однако теперь уже вместе с кривой саблей внушительных размеров. Ниндзя-то снова сверкнул холодным лунным блеском, и очередное «чудо» скрылось за бортом. И только в этот момент юноша сообразил, что на галеон пожаловали незваные гости – турецкие пираты, а тыква – это чалма.
– Тревога! Пираты! – закричал Гоэмон сначала на своем родном языке – по запарке, а потом уже повторил на португальском.
Галеон мгновенно ожил. Впередсмотрящий в «вороньем гнезде», которого убаюкала тихая теплая ночь, и он задремал, проснулся и, увидев с высоты, что «Мадре Деуш» окружают небольшие гребные суда, заорал, словно оглашенный, благо голос у него был, как военная труба. Забегал и вахтенный офицер, которого тоже заворожила ночь. По его приказу кто-то из маринеро ударил в корабельный колокол, а затем раздались трели боцманской дудки. И наконец послышался хриплый спросонку рык капитана де Фариа и команды Фернана де Алмейды, который подгонял своих латников.
А сражение шло своим чередом. Османы посыпались на палубу, как горох. Их суда – галиоты, фусты и бергантины – по сравнению с галеоном казались стаей шакалов, напавшей на слона
[64]
. Но все они, кроме паруса, имели весла, поэтому отсутствие ветра для них не являлось помехой, их было много, к тому же пиратам из-за разгильдяйства впередсмотрящего удалось приблизиться к галеону вплотную, из-за чего португальцы не могли применить корабельные орудия. Оставалось только отчаянно сражаться и надеяться, что ветер усилится и галеону удастся оторваться от пиратской своры.
