— Да. Я имела в виду главным образом Древо познания Добра и Зла.
— Древо познания Добра и Зла? — переспросил Мак.
— Именно! — заявила она, не прекращая работы. — Теперь, Макензи, ты начинаешь понимать, почему поедать опасный плод того дерева было настолько губительно для твоей расы?
— Я никогда об этом по-настоящему не задумывался, — признался Мак, заинтригованный тем, какое направление принял их разговор. — Так значит, сад существовал на самом деле? Я имею в виду Эдем и все прочее.
— Ну разумеется. Я же говорила тебе, что к садам у меня особенная страсть.
— Но очень многие люди думают, что это просто миф.
— Ну, подобная ошибка не является роковой. Слухи о великом зачастую сохраняются в том, что многие считают мифами или легендами.
— У меня имеется несколько друзей, которым это не понравилось бы, — заметил Мак, сражаясь с одним особенно упрямым корнем.
— Это не важно. Лично я сама очень их люблю.
— Я просто поражен, — произнес Мак несколько саркастически и улыбнулся ей. — Что ж, ладно. — Он воткнул лопатку в землю и схватил корень рукой. — Так расскажи мне о Древе познания Добра и Зла.
— Это как раз то, о чем мы говорили за завтраком, — ответила она. — Позволь мне начать с вопроса. Когда с тобой происходит что-нибудь, как ты определяешь, доброе оно или злое?
Мак секунду поразмышлял, прежде чем отвечать.
— Ну, над этим я тоже особенно не задумывался. Наверное, я назову что-нибудь добрым, если мне оно нравится, в том случае, если мне от него хорошо и оно дает ощущение безопасности. И, напротив, я назову что-то злым, если оно причиняет мне боль и заставляет расстаться с чем-то дорогим.
— В таком случае получается, что это все совершенно субъективно?
— Наверное, так.
— Но насколько ты уверен в своей способности определять, что в самом деле является для тебя добром, а что — злом?
— Если честно, — произнес Мак, — я по-настоящему впадаю в ярость, когда кто-то угрожает моему «Добру». Хотя я не вполне уверен, что у меня имеются логические обоснования для определения, что действительно добро… — Он сделал паузу, чтобы перевести дух, — Наверное, это кажется эгоистичным и эгоцентричным. И если оглянуться назад, то и там не увидишь ничего обнадеживающего. Кое-что из того, что изначально я считал добром, оказалось ужасающе разрушительным, а некоторое зло, что ж, оно оказалось…
Он колебался, не зная, как лучше закончить фразу, но Сарайю перебила его.
— Так получается, что ты сам определяешь, что добро, а что зло. Ты становишься судьей. И в довершение ко всему ты еще и заявляешь, что добро может меняться с течением времени и под воздействием обстоятельств. Кроме того, что еще хуже, вас миллионы таких, и каждый решает, что есть добро и что зло. Следовательно, когда твое добро и зло сталкиваются с добром и злом соседа, возникают споры и ссоры, и даже разражаются войны.
Все краски, переливавшиеся внутри Сарайю, потемнели, пока она говорила, черный цвет и серый теперь смешивались, бросая тень на радужные оттенки.
— Но если в реальности не существует абсолютного добра, значит, у тебя нет и никаких оснований, чтобы судить. Это просто слова, и тогда любой может поменять слово «добро» на слово «зло».
— Да, это может обернуться большой проблемой, — согласился Мак.
— Проблемой? — Сарайю почти выплюнула это слово, поднимаясь и глядя ему в лицо. Она была возмущена, но он понимал, что ее негодование обращено не на него лично. — Вот уж точно! Решение съесть плод того дерева разделило вселенную на части, отделило духовное от физического. Они умерли, отторгая в выдохе своего выбора дыхание самого Бога. Да уж, действительно проблема!
Во время своей горячей речи Сарайю медленно поднялась над землей, потом опустилась, голос ее упал до шепота, но был явственно различим.
— То был день Великой Скорби.
Они молчали минут десять, продолжая работать. Пока Мак выкапывал корни и кидал их в кучу, разум его старательно постигал смысл услышанного. Наконец он нарушил молчание.
— Теперь я понимаю, — признался Мак, — что растратил большую часть времени и сил, пытаясь понять, что же я считаю добром, будь то финансовая стабильность, здоровье, пенсия или что-то еще. И я потратил невероятное количество сил, терзаясь страхом, что мне предназначено быть злом.
— Как же ты прав, — тихо произнесла Сарайю. — Запомни следующее. Именно по этой причине часть тебя предпочитает не видеть меня. И поэтому ты не нуждаешься во мне, чтобы составить свой собственный список добра и зла. Однако я действительно нужна тебе, если у тебя имеется хоть малейшее желание избавиться от этой безумной страсти к независимости.
— Так значит, есть способ все исправить? — спросил Мак.
— Ты должен отказаться от своего права решать, что добро и что зло, говоря твоим языком. Эту горькую пилюлю нелегко проглотить, избирая жизнь только во мне. Чтобы это сделать, ты должен познать меня настолько, чтобы поверить, и научиться погружаться в мою доброту.
Сарайю повернулась к Маку, во всяком случае, так ему показалось.
— «Зло» — это слово, каким мы описываем отсутствие Бога, точно так же как словом «темнота» мы описываем отсутствие Света, а словом «смерть» — отсутствие Жизни. И зло и темнота могут быть поняты только в связи со Светом и Добром. Я Любовь, и во мне нет тьмы. Свет и Добро действительно существуют. Отдаляясь от меня, ты погружаешься в темноту. Объявляя о своей независимости, ты в результате попадаешь во власть зла, потому что, оторвавшись от меня, ты можешь быть только с самим собой. Это смерть, потому что ты отделился от меня, от Жизни.
— Ого, — воскликнул Мак, — это и в самом деле может помочь. Но я также понимаю, что отказаться от собственной независимости будет нелегко. Ведь это означает…
Сарайю перебила его:
— …что в какой-то миг добром станет наличие рака, или потеря доходов, или даже жизни.
— Да, только скажи это тому, кто болен раком, или объясни отцу, у которого убили дочь, — заявил Мак несколько более саркастически, чем намеревался.
— О Макензи, — успокаивающе произнесла Сарайю. — Неужели ты думаешь, что мы не помним о них каждый миг? Каждый из них стоит в центре другой истории, еще не рассказанной.
— Но, — Мак вонзал лопатку в жесткую почву и чувствовал, как сдержанность покидает его, — разве у Мисси не было права быть защищенной?
— Нет, Мак. Ребенок защищен, потому что любим, а не потому, что у него есть право быть защищенным.
Эти слова заставили его замереть. Каким-то образом только что сказанное Сарайю, кажется, перевернуло мир вверх тормашками, и он потерял почву под ногами.
— Но как же тогда…
— Права там, куда уходят оставшиеся в живых, для того чтобы им не пришлось вырабатывать взаимоотношения, — перебила она.
