— Кто? — тоже шепотом спросил Мак, — И почему ты шепчешь?
— Ну, ты же знаешь, — настаивал Вилли. — Бог был в хижине?
Мак был изумлен.
— Вилли, — прошептал он, — это вовсе не тайна, Бог повсюду. Значит, и в хижине он был.
— Это я понимаю, дурья твоя башка, — вскипел Вилли, — Ты что, ничего не помнишь? Хочешь сказать, что не помнишь даже о письме? Ну, о том письме от Папы, которое лежало в почтовом ящике, когда ты поскользнулся на льду и разбил себе затылок?
Вот тогда все встало на свои места и полная картина начала вырисовываться в голове у Мака. Все обрело смысл, его разум соединил обрывки: записка, джин, пистолет, поездка в хижину и прочие подробности тех потрясающих выходных. Образы и воспоминания хлынули такой мощной волной, что ему показалось, сейчас они подхватят его и унесут из этого мира. И, вспомнив, он заплакал, слезы ручьями бежали по щекам.
— Мак, прости. Я что-то не то сказал?
Мак протянул руку и коснулся лица друга.
— Ничего, Вилли… Я вспомнил, теперь вспомнил все. Записку, хижину, Мисси, Папу. Я вспомнил все.
Вилли, не зная, что думать и что сказать, слушал бормотание Мака. Наконец спросил:
— Так ты хочешь сказать, что он там был? Я имею в виду Бога.
А Мак теперь смеялся и плакал.
— Вилли, он был там! О, он там был! Вот подожди, я расскажу. Ты мне не поверишь. Господи, да я и сам бы себе не поверил! — Мак замолчал, па миг погрузившись в воспоминания. — Кстати, он просил меня кое-что тебе передать.
— Как? Мне? — Мак видел, как тревога и сомнение сменяют друг друга на лице Вилли. — И что же он сказал?
Мак помедлил, подбирая слова.
— Он сказал: «Передай Вилли, что я особенно его люблю».
У Вилли отвисла челюсть, а глаза наполнились слезами. Губы и подбородок задрожали, и Мак понял, что друг изо всех сил старается сдержаться.
— Мне пора, — сказал Вилли сипло, — Потом ты все мне расскажешь, — И с этими словами он вышел из палаты, оставив Мака изумляться и вспоминать.
Когда затем пришла Нэн, она обнаружила Мака полусидящим на кровати и улыбающимся во весь рот. Он не знал, с чего начать, поэтому предоставил говорить ей. Она объяснила, что с ним случилось, безмерно радуясь тому, что он наконец-то способен воспринимать информацию. Оказывается, его едва не убил пьяный водитель, а потом была проведена операция, крайне сложная из-за множественных переломов костей и повреждений внутренних органов. Существовала реальная опасность, что Мак впадет в длительную кому, однако он очнулся, и самое страшное уже позади.
Слушая ее, Мак думал, что это действительно странно — попасть в аварию, проведя выходные в обществе Бога. Может, в этом и заключается непредсказуемость и хаотичность жизни, кажется, так говорил о ней Папа?
Затем он услышал, как Нэн сказала, что авария произошла в пятницу вечером.
— Ты хочешь сказать, в воскресенье? — уточнил он.
— Воскресенье? Думаешь, я не помню, какой был день? Был вечер пятницы, когда тебя привезли сюда.
Эти слова смутили его, и он подумал, не приснилось ли все, что произошло в хижине? Наверное, это просто один из фокусов Сарайю со свертыванием времени, успокоил он себя.
Когда Нэн закончила повествовать о злоключениях Мака после автокатастрофы, он приступил к рассказу о своей поездке. Но сначала попросил прощения, признавшись, как и почему солгал ей. Эти слова удивили Нэн, и она приписала их искажению сознания в результате травмы и приема морфия.
Полная картина прошедших выходных, или одного дня, как настаивала Нэн, медленно разворачивалась, высвобождая множество подробностей. Временами лекарства оказывали свое действие, и Мак проваливался в сон без сновидений, иногда даже посреди фразы. Сначала Нэн старалась просто проявлять терпение и судить без излишней серьезности, полагая, что его рассказ не что иное, как результат повреждения нервных окончаний. Однако живость и глубина его воспоминаний тронули Нэн и потихоньку подточили ее твердое намерение «сохранять объективность». В рассказах Мака была жизнь, и она поняла: что бы ни случилось с мужем, он очень сильно изменился в лучшую сторону.
Ее скептицизм убавился настолько, что она согласилась отослать Джоша с каким-то поручением. Мак не сказал, почему хочет остаться с ней и Кейт, но она уже была готова довериться ему.
Мак протянул руку, и Кейт пожала ее.
— Кейт, — голос его звучал пока еще сипло и слабо, — хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя всей душой.
— Я тоже люблю тебя, папа. — Она едва не плакала, видя его в таком состоянии.
Он улыбнулся, затем снова посерьезнел, все еще не выпуская ее руки.
— Я хочу поговорить с тобой о Мисси.
Кейт вздрогнула, словно ее ужалила оса, лицо ее помрачнело. Она инстинктивно попыталась высвободить руку, но Мак держал крепко, на что уходили почти все его силы. Нэн подошла и обняла ее. Кейт била дрожь, она нервно озиралась.
— Зачем? — спросила она шепотом.
— Кейт, это не твоя вина.
Она колебалась, словно ее застигли врасплох, раскрыв самый главный секрет.
— В чем не моя вина?
Ему было трудно говорить, но она ясно услышала:
— В том, что мы потеряли Мисси.
Слезы катились по его щекам, пока он сражался с такими простыми словами. Она снова дернулась, отстраняясь.
— Милая, никто не винит тебя в том, что произошло.
Она молчала всего несколько секунд, прежде чем взорваться:
— Но если бы я не раскачала каноэ, тебе не пришлось бы… — голос ее прервался от ненависти к себе самой.
Мак перебил ее:
— Именно это я и пытаюсь тебе объяснить, детка. Это не твоя вина.
Кейт зарыдала, когда слова отца достигли ее истерзанной страданиями души.
— Но я всегда считала, что это я виновата. И думала, что вы с мамой вините меня…
— Никто из нас не ждал, что это случится, Кейт. Но это случилось, и мы научимся с этим жить. Только научимся вместе. Ладно?
Кейт не знала, что ей сказать. Раздираемая чувствами, рыдающая, она вырвалась из рук отца и выбежала из палаты. Нэн, по щекам которой катились слезы, посмотрела на Мака беспомощно и вышла вслед за дочерью.
Когда Мак проснулся в следующий раз, Кейт спала на кровати рядом, уютно свернувшись калачиком. Очевидно, Нэн помогла Кейт преодолеть боль. Когда Нен увидела, что он открыл глаза, она подошла тихонько, чтобы не разбудить дочь, и поцеловала его.
— Я тебе верю, — прошептала она.
Он кивнул и улыбнулся, удивляясь, как, оказывается, важно было для него услышать это. Наверное, это лекарства сделали меня таким чувствительным, решил он.
