Следовать по пути наивысшей вероятности чрезвычайно легко. Мы можем даже отказаться от тех выгод, которые сулит латеральное мышление, на том основании, что нам не нужны новые идеи; но готовы ли мы принять ограниченность вертикального мышления? Новые идеи – это позитивная сторона латерального мышления, но те, кто никогда не применяет латеральное мышление, не только лишаются этой позитивной стороны, но и ставят себя в уязвимое положение. Их уязвимость заключается в том, что их мысли предсказуемо следуют по пути высокой вероятности, а значит, их ничего не стоит обвести вокруг пальца.
В боевом искусстве джиу-джитсу предсказуемость направления атаки дает преимущество и позволяет обратить силу и инерцию противника против него самого. Точно такое же преимущество приносит возможность предсказать ход мыслей человека, мыслящего вертикально. Этим успешно пользуются иллюзионисты. Все сценические трюки, за исключением тех, которые целиком зависят от работы механизмов или ловкости рук, основаны на одном принципе: направить внимание публики по пути наибольшей вероятности. Великий Гудини часто обращался к публике с предложением надеть ему наручники на запястья. Когда наручники были надежно защелкнуты, Гудини опускал руки в мешок и через несколько секунд вынимал их уже свободными. Чтобы добиться такого эффектного освобождения, на кольцах наручников делался специальный штифт. В мешке штифт извлекался с помощью магнита – и кольца распадались. Внимание публики было сосредоточено на том, чтобы как можно лучше защелкнуть наручники, а тем временем Гудини в мешке просто разбирал наручники и собирал их обратно.
Тот же самый принцип использовал Гудини в аттракционе с распиливанием женщины. Женщина помещалась в деревянный ящик, который приподнимался над ареной так, чтобы никто не мог ни войти, ни выйти из него. Гудини открывал один конец ящика и показывал публике голову женщины, затем второй – и показывал ноги. После этого ящик распиливался пополам, однако женщина оставалась целой и невредимой. Вертикально мыслящие люди были озадачены, поскольку ясно видели, что ящик никто не покидал и на всем протяжении номера в нем находилась одна и та же женщина. На самом же деле основная часть фокуса выполнялась до того, как ящик отрывался от арены, – то есть еще до того, как вертикально мыслящие люди начинали думать. Ящик устанавливался точно над люком в полу арены, и, как только публика, осмотрев ящик, убеждалась, что он пустой, другая женщина тайно от публики залезала в него снизу через люк. Голова и ноги, которые Гудини показывал зрителям после того, как ящик подвешивался над полом, принадлежали двум разным женщинам, между которыми и проходила пила во время исполнения номера.
Еще в одном сценическом трюке Гудини четыре индуса в высоких тюрбанах выносили на арену женщину, полулежавшую на ровной стеклянной доске. Носильщики поддерживали доску с четырех углов. Затем Гудини набрасывал на женщину большое покрывало, а через несколько мгновений, когда покрывало сдергивалось, женщины на доске уже не было. Секрет этого фокуса заключался в следующем: один из четырех индусов-носильщиков, вопреки восприятию, был просто полым манекеном, в который женщина пряталась, пока находилась под покрывалом, и внутри которого покидала арену.
Эти фокусы выглядят очевидными, когда знаешь объяснение, но в свое время они производили на зрителей сильное впечатление, особенно когда сопровождались магическими заклинаниями иллюзиониста, направлявшего публику по наиболее высоковероятностному пути мышления, по которому она охотно следовала. Чтобы понять, что происходит на самом деле, нужно было свернуть с торной дороги высокой вероятности и отправиться по менее вероятному пути. Если вы пропустили этот поворот, вернуться назад с помощью вертикального мышления не выйдет.
Фокусник создает совершенно искусственную ситуацию, однако она отчетливо показывает, как легко обмануть зрителя, который пользуется только высоковероятностным, или вертикальным, мышлением. Мошенники, торговцы, политиканы и профессиональные переговорщики всех мастей остались бы не у дел, если бы вертикальное мышление не было для человеческого разума естественнее латерального. Их успех определяется тем, насколько умело они направляют других по высоковероятностному пути мышления в соответствии со своими намерениями. Подчеркивая те или иные особенности ситуации, они могут создать высоковероятностный путь там, где его прежде не было и в помине. (В этом контексте нет смысла определять высоковероятностный путь мышления как путь, которого придерживается большинство людей, ибо такое определение было бы тавтологией. Высоковероятностный путь мышления определяется на функциональном, неврологическом уровне как заметная предпочтительность одного из путей мышления, порожденная узнаванием и скорректированная актуальной мотивацией.) Прежний опыт легко изменить не получится, а вот умелое управление мотивацией позволяет весьма эффективно влиять на вероятности.
Лица, наиболее естественно использующие латеральное мышление в своей работе, – это журналисты и рекламные агенты, которые развивают в себе способность видеть ситуацию с разных точек зрения. К самым непреклонным вертикальным мыслителям относятся юристы, врачи и в некоторой степени бизнесмены – то есть все те, кто предпочитает иметь дело с устойчивыми, четко определенными ситуациями, ибо только в этом случае они могут с пользой для дела использовать свой опыт и технические знания.
А в какую категорию попадает художник? Разве не он выступает главным носителем латерального мышления в своих поисках новых ракурсов, в стремлении разрушить отжившие условности восприятия? Может показаться, что в мире искусства латеральное мышление прекрасно существовало все это время под более возвышающим названием «творческое мышление». Художник открыт новым идеям, веяниям и случайностям. Он стремится развить в себе крайнюю чувствительность и эксцентричность, избежать укоренившихся взглядов на вещи, нередко намеренно доводя себя до безрассудства. Психоделический культ – это сознательная попытка усилить остроту восприятия, чтобы отыскать более глубокий взгляд на вещи. Не это ли составляет самую суть латерального мышления?
Беда с творческим мышлением художника состоит в том, что слишком легко остановиться на полпути. У менее талантливых, по сути, нет иного выхода. В искусстве отход от старых идей становится самоценностью. Оригинальность – вот к чему стремится искусство. Здесь всегда живо желание преодолеть рамки укоренившегося порядка вещей и выйти в безграничный океан возможностей хаоса, но слишком часто это преодоление уже само по себе рассматривается как достижение, тогда как в действительности оно лишь первый шаг на пути к подлинному достижению. Истинная цель латерального мышления состоит не в блуждании по бесформенному хаосу, а в извлечении из него плодотворной новой идеи. Эта новая идея, скорее всего, должна обладать классической простотой формы; ей, вероятно, будет присуща упорядоченность, весьма далекая от бесформенности хаоса, давшего ей жизнь.
Идеал, которого стремится достичь латеральное мышление, – это простота крайней утонченности, простота идеи, весьма эффективной в действии и предельно простой по форме. Эта простота богатства, а не скудости, простота наполненности, а не пустоты.
В искусстве же, где объективной конечной цели нет, слишком легко достичь стадии хаоса и на этом остановиться. Изобретатель, работающий над созданием неработоспособных механизмов, не может рассчитывать на доверие, поскольку не добился реальных результатов. Но как художнику определить ту грань, за которой заканчиваются блуждания в безграничности свободной формы и возникает действенный новый синтез художественной формы и реального содержания? Объективного критерия в этом случае не существует, а опираться на субъективные оценки сложно, ибо они исходят либо от тех, кто не способен отбросить прежние представления, либо от тех, кто расценивает сам отход от старого как окончание пути.
