Впрочем, и Марку эта мысль придет в головенку через
год-другой. Или расскажет по юношеской дури приятелям за кружкой пива – перед
тем как уснуть с ножом в груди. Клады ждут одного, двое – уже слишком много.
Спаси от искуса, Сестра!
Железный кирпич был тяжел. Когда я швырнул его обратно в
яму, металл отозвался недовольным гулом. Марк вздрогнул и удивленно посмотрел
на меня.
– Не суй голову, расшибет! – прошипел я.
– Извините…
– Задело бы висок – все, хана! Это тебе не камень, это
железо! Железо!
– Вы же видели, куда кидаете, – растерянно сказал Марк. – Я
осторожно…
Чем больше я понимал, что хотел сделать, тем сильнее меня
трясло. Я стал судорожно отряхивать ладони. В кожу будто въелись и корабельная
грязь, и крысиный помет, и кровавая железная ржа. Воды бы. Утром выпил
полкружки, и все. Раньше давали умыться после корабля…
– Не сердитесь, – попросил Марк. Чуть отстранился. Наверное,
что-то у меня мелькало в глазах. – Ильмар…
Факел он держал на отлете, в левой руке. Дурак. Факел – тоже
оружие. Хоть и мало он стоит против кинжала в умелой руке.
– Прости, парень, – сказал я. Захлопнул люк. Взял из рук
Марка факел, укрепил на стене. Постоял, глядя на него сверху вниз. – Убить я
тебя хотел, понимаешь? Искус большой… прости уж.
На секунду губы у него дрогнули, потом сжались. Марк молчал.
– Ладно, считай – забыли. – Я махнул рукой. – Ты мне помог,
я тебе. Сейчас обоим бежать надо, а не ссориться.
– Вы меня могли убить – из-за этого? – растерянно выдохнул
Марк. – Из-за полусотни железных кирпичей?
Эх, мальчик. Я лишь покачал головой, глядя на него. Сразу
видно – сладко ел, мягко спал. Не знает, что такое нужда, не знает, что такое
смерть.
Из-за ржавого гвоздя убивают. Из-за медной монеты. Пусть не
я, но чем я лучше других?
– Не убил же, – сказал я. – Все. Хватит. Забыли.
– Я думал, раз вы меня не бросили… – Марк будто размышлял
вслух. – Значит, шеей из-за меня рисковать вы готовы. А из-за денег готовы
голову размозжить?
Да, действительно, глупо получается. Честь соблюсти,
товарища стражникам на поживу не бросить – я готов. И тут же едва-едва удержался,
чтобы не убить мальчишку на груде ржавого железа.
Это что же получается?
Жизнью рискнуть я могу, лишь бы все по совести было, как
Искупитель велел, как Сестра заповедовала. Сам погибай, а товарища выручай.
Запросто, выходит. А вот за деньги, которые и достать-то почти невозможно
будет, готов пацана железом в висок…
Странно. И впрямь – странно. Злая скотина – человек. Злая и
глупая.
– Вот так оно бывает, – сказал я. – Не сердись, мальчик.
Вырастешь – поймешь. Искус – он голову кружит.
Марк молчал. Потрескивал факел, уже обглоданный пламенем до
деревяшки.
– Все, хватит, – решил я. Затоптал огонь. Не почуяли бы дым
стражники… эх, раньше надо было думать. Вся надежда, что люк хорошо пригнан. От
пряностей запах годами сочился, в дерево впитывался, чтобы насквозь пройти.
Сев на холодный пол, к стене, я вслушался. Тихо. Может, и
нет никого в доме. Одно теперь остается – ждать.
– Скажите, Ильмар, а если бы вместо вас был Славко?
Я ухмыльнулся. Если дурак-душегуб еще жив, то ему несладко…
– Лежал бы ты сейчас под полом, мертвый. А может, и нет.
Может, оставил бы тебя Славко до утра. Ночью потешиться, да и мясо свежее
будет.
Не видно было ни зги. Так что я, наверное, услышал, как
мальчик вздрогнул. Никогда не думал, что можно так громко вздрогнуть!
– М-мясо?
– Ага. Такие, как он, либо бегут не останавливаясь, либо
забиваются в нору на неделю. Он бы сожрал тебя.
Нет, откуда он такой взялся? Сидит в темноте, не шелохнется,
только в горле что-то булькает. Неужели никогда не слышал, как душегубцы с
каторги бегут? У них это называется «теленка прихватить».
– А если бы тут был Иван?
Я едва вспомнил, что так звали кузнеца.
– Тогда ничего. Он человек простой, дикий. Не обидел бы. Вот
только не ушли бы вы с ним, тут хватка нужна.
Марк, укрытый темнотой, продолжал размышлять:
– А от вас чего ждать, Ильмар?
– Теперь – ничего особенного. Не разгневаем Искупителя, не
забудет нас Сестра – уйдем. Если уж совсем прижмет… – Я вздохнул, но все же
честно закончил: – Тогда я тебя брошу. Убивать не стану, помог ты мне.
Марк молчал. Кажется, напугал я его словами про «мясо».
– Я человек неприхотливый, – сказал я. – Могу и крысой
перекусить. Могу из дождевых червей запеканку сделать. Не бойся. Да и не
душегуб я, простой вор. Будет на то воля Искупителя – уйдем.
Про червей я соврал. Только сейчас Марку нужна была такая
ложь – противная, отрезвляющая.
Да и аппетит пропадет. Утренняя каша в воспоминаниях уже
казалась вкусной. Я-то привычный, а мальчишке, верно, живот сводит…
Он завозился в темноте. Подполз, привалился ко мне тощей
спиной. А неплохо парень на звук ориентируется!
– Как нога? – спросил я.
– Уже получше, – без особой уверенности сказал Марк. Он был
напряжен, как каторжник под плетями. На корабле мальчишка словно в дремотном
оцепенении был, а теперь ожил – и сразу попал в переплет. Тяжело. Понимаю.
– Возьми-ка, – попросил я. Протянул ему нож и зажигалку.
Рука Марка вздрогнула, касаясь металла. – Припрячь на Слово. А то потеряем в
темноте.
Порыв холодного ветра.
– Спасибо, – сказал Марк.
Так оно правильнее будет. И мальчишка перестанет трястись,
что я его прикончу – зачем бы тогда клинок и огонь отдал? И мне спокойнее… не
проснусь от вцепившихся в горло онемелых от страха рук.
Глава третья
в которой я довожу счет до восьми, а Марк его
уменьшает до семи
Проспал я часов пять-шесть. От усталости не было сил поточнее
себя на пробуждение настроить. Уснул я быстро, пробормотав про себя молитву о
напрасных терзаниях, что Сестра когда-то сложила. Никогда меня эта молитва не
подводила, с самого детства. Нашкодишь вечером, знаешь, что под утро либо
материнскую оплеуху получишь, либо ремня отцовского – по настроению, а
помолишься Сестре – и сразу легче. «Воля моя, я сделал, что хотел, сделал, что
мог. Если будет беда – мой страх ее не прогонит, если не будет беды – мой страх
не нужен. Не жалею о том, что сделано, размышляю о том, что сделаю»…
