– Это я с удовольствием.
Вопль удалось сдержать с трудом. Но зато полегчало.
– Это что, раскаяние, или тебе стало интересно, что я
чувствовал?
Я оставил его иронию без ответа. Покосился в окно – ни
огонька, спросил:
– Луиза, мы что, ехали все время?
– Два раза останавливались. Но ты так крепко спал, что я
решила не будить. Что с тобой, Ильмар, ты сам не свой?
– Кошмар, – просто сказал я. – Сон… гнусный.
– Тогда не рассказывай, – глянув на Марка, попросила Луиза.
– Скорее, наоборот… Сестра, вы можете отпускать грехи?
Луиза сразу подобралась.
– В случае необходимости, брат мой. Говори.
– Мне снился… – Я сглотнул. – Снился ад. Или что-то очень на
него похожее. Ледяная пустыня… с неба темный свет… холод…
– Это не грех, – недоумевающе ответила Луиза. – И не знак
свыше. Принято давней церковной буллой, что дурные сны ничего не значат. Успокойся,
и…
– Еще мне снился Искупитель. – Я отвел глаза.
– А это, скорее, добрый знак…
– Мне снился Искупитель в аду! – крикнул я.
Сестра Луиза осенила меня святым столбом. Заворочалась и
проснулась Хелен. Боюсь, крик мой долетел и до соседних купе.
Пришлось повторить рассказ и для Хелен. Теперь – более
подробно. Луиза уже опомнилась, лишь держала руки сложенными – лодочкой, а не
столбом, значит, мне требовалось милосердие Сестры…
По мере рассказа сон смывался, терял остроту. И все же
неприятный осадок не исчезал.
– Это не может быть знаком свыше, – решила наконец Луиза. –
И грехом не может. Ильмар, твои темные сны – лишь отражение мятущейся души, что
идет к свету…
О…
Началось.
Любят служители Церкви, едва что-то им самим непонятно,
перевести разговор либо на промысел Божий, людьми непостижимый, либо на
смятение души и борьбу света и тьмы.
– Спасибо, сестра Луиза, ты права… – покорно сказал я. Но
настоятельница еще долго говорила, объясняя мне весь смысл аллегории, – даже в
аду, который есть моя душа, придет ко мне любовь Искупителя. И надо не
отвергнуть ее, а растопить лед страха…
Увидала бы она то, что я видел!
Так… так реально.
Так холодно.
Так далеко-далеко отсюда…
А за окнами дилижанса замелькали огоньки, потянулись
домишки, другие экипажи. Наш дилижанс замедлил ход, перестук копыт стал глуше,
размереннее.
Мы въезжали в Неаполь.
– Даже не будем говорить вознице, что сходим, – предложила
Хелен. Ее мои кошмары ничуть не тронули, она сохраняла спокойствие. – Пусть
везет дальше пустоту.
– Отправимся в порт, – согласился я. – И морем – до Нанта.
Там решим…
Сон не то чтобы совсем стерся в памяти, но поблек настолько,
что можно было думать о чем-то другом. И взамен бессильного ужаса ко мне
вернулась обычная легкая тревога.
Слишком гладко все прошло.
Слишком легко мы убежали.
Пока дилижанс, раскачиваясь и дергаясь на узких улочках,
протискивался к станции, я все размышлял, где и в чем ждать беды. Что-то меня
насторожило, когда я проснулся и начал рассказывать свой сон…
Марк!
Он не сказал ни слова. Не задал ни единого вопроса.
Я посмотрел на мальчика – тот сидел на диванчике
по-османски, скрестив ноги. Размышлял о чем-то там своем…
– Марк, – тихо спросил я. – А тебе не снятся сны? Серые,
ледяные сны?
Кажется, я попал в точку.
Марк глянул на меня и даже раскрыл рот, собираясь что-то
сказать. Но толчок дилижанса и невнятно долетевшая брань кучеров помешали ему.
– Приехали? – спросила Хелен. Посмотрела в окошко, пожала
плечами.
Я последовал ее примеру. Сердце вдруг принялось частить,
ладони вспотели. Что-то происходило. Что-то надвигалось, стремительно,
неумолимо, и вся наша поездка была лишь отсрочкой, насмешливым и ненужным
подарком судьбы…
– Марк, обувайся, – бросил я. – Хелен…
Мы обменялись понимающими взглядами. Летунья прикрыла глаза,
потянулась – и достала из Холода пулевик. Тот, что мы забрали у офицера
Арнольда.
– Что происходит? – испуганно спросила Луиза.
Дилижанс по-прежнему был неподвижен, но ругань кучеров
прекратилась. Разом, словно они поняли, что лучше сейчас внимания к себе не
привлекать…
Я обернулся на Марка – тот уже обулся, лицо побледнело, но
он явно был готов ко всему.
– Сейчас узнаем, сестра, – только и сказал я. – Тянуть не
стоит…
Хелен потянулась к запору двери, я мягко остановил ее руку.
– Я первый.
Распахнул дверь и спрыгнул на булыжную мостовую.
Засада поджидала нас в узкой, двум повозкам не разъехаться,
улочке. По обеим сторонам – высокие, приличные дома. Фонарные столбы. Из окон –
свет, и силуэты выглядывающих горожан.
А спереди и сзади, уже не таясь, стояли стражники.
Путь назад преграждали пятеро, все с пулевиками. Лица
напряженные, и я сразу понял – эти станут палить не раздумывая.
Впереди – четверо. И без пулевиков, трое – с мечами и
дубинками, один – вообще безоружный. Но этот один стоил многих.
Я посмотрел на офицера Арнольда, при моем появлении
изобразившего что-то вроде улыбки, и пулевик в руке показался мне жалким и
ненужным.
– Брось оружие, Ильмар. – Арнольд медленно пошел ко мне.
Кто-то из возниц издал жалобный стон, сообразив, кого вез.
Несколько полуоткрытых окон захлопнулось.
Лихая же слава обо мне пошла…
– Я пойду с тобой, – сказал я. – Хорошо. Пропусти дилижанс.
Арнольд заулыбался шире. Может, поначалу у него и была
единственная цель – меня, свидетеля, хлопнуть. Но теперь-то, когда ему в руки
идет слава, деньги, титул…
Это он так думает. А на самом деле, тот, кто повезет Маркуса
в Версаль, – живым не останется. На всякий случай…
– Ты ничего не понимаешь, офицер, – сказал я. – Ты…
Неуловимое движение – Арнольд снял с пояса короткий широкий
меч. Пулевика моего он не боялся, видно уверен был в тех, кто держал меня на
мушке.
