И ведь даже имя не сменил, паршивец! Марком и назывался. Имя
обычное, и то, что так принца зовут, никого не насторожило. Но все равно –
какова наглость!
– Почему их до сих пор не схватили?
Я посмотрел на стоящего рядом. Вполне благополучный бюргер.
Потому и со мной заговорил, что решил – ровня. С короткой бородкой вроде моей,
что для маскировки отпущена, лицо как будто благопристойное, но дряблое, жизнью
пожеванное. На груди висит золоченая подковка магнита с прилипшими железными
дробинками. Модное украшение, показушное. Может, конечно, магнит на самом деле
и не магнит, а простое золото, а то и вовсе медяшка, к которой дробинки
приклеены… дробинкам цена грош, а вот подковка такая немало стоит.
– И не говорите, уважаемый, – согласился я. – Безобразие.
«Виновен в тяжких преступлениях против Дома и общественного покоя. Доставить
только живым. Награда – пятьдесят тысяч стальных марок, прощение всех прежних
грехов и дворянский чин от барона до графа, в зависимости от изначального
благородства ловца».
Гражданин даже облизнулся и закивал.
– Еще тысяча за каторжника, – мечтательно сказал он. –
Всего, значит, пятьдесят одна тысяча стальных…
Он будто невзначай коснулся подковки магнита и стал
перебирать дробинки, отлепляя их и снова сажая на невидимую привязь. Значит,
настоящее украшение. А хозяин его – позер, каких мало…
– Каторжника можно мертвым, – поддержал я. – Все легче.
– Не говорите, милый друг. Только где их теперь сыщешь?
Я вздохнул:
– Да, любезный. А не знаете ли вы, вкусно ли кормят в этом
ресторане?
Бюргер скосил глаза на вывеску. Кивнул:
– Вкусно. Но если в карманах звенит глухо, лучше мимо
пройти.
– Пожалуй, рискну, – задумчиво произнес я. – Успехов вам,
уважаемый. Если поймаете преступников – позовите меня, помогу награду нести.
Досада, обращенная на себя самого, требовала хотя бы такого
выхода. Гражданин заулыбался и кивнул:
– Не премину. И прошу о той же любезности.
Довольный и моим, и своим остроумием, достойный житель
вольного города продолжил свой путь. А я и впрямь вошел в «Олений Рог». В
карманах у меня было не глухое золото, а звонкая сталь и серебро, цены не
пугали.
Впрочем, я сюда не есть пришел.
Зал в ресторанчике небольшой, зато во все стороны
открываются двери кабинетов. Туда не только еду могут подать, а еще и
девочек-мальчиков. Амстердам в этом отношении город очень либеральный, сюда
даже из Руссийского Ханства развлекаться ездят. Три молоденькие девицы как раз
танцевали посреди зала, на маленькой круглой эстраде. Только народ плохо
реагировал, время дневное, все, кроме меня, сюда на обед явились.
Чиновники-лихоимцы из ближнего порта, таможенники, даже офицер один
высокородный сидел в сторонке, прямой и важный, словно копье проглотил. «Олений
Рог» – заведение уважаемое.
Тем у воров и ценится.
Подошел я к стойке бара, даже плаща не сняв, монетку бросил,
на бутыль с коньяком показал. Ресторанный вийн-майстер, которого всю жизнь
здесь помню, глаза поднял, да и захлопал ими.
Узнал.
– Полный бокал «Реми», – сказал я, садясь на высокий стул. –
Самого старого «Реми», именно полный… А все остальное, как положено.
Одной рукой мастер бутылку над пузатым бокалом опрокинул,
щедро, словно молодое вино, отмерив тридцатилетнего коньяка. А другой под
стойкой шнурок звонка дернул. Где-то там, в хозяйском кабинете, сейчас трезвон
начался.
Сидел я, потягивая коньяк, закусывая крохотными тартинками с
черной икрой и ломтиками вяленой конины, щедро приправленной перцем, по
руссийской моде. Никто на меня внимания не обращал. Пришел богатенький бюргер,
да и кутит себе потихоньку.
Потом стул рядом под тяжестью вздохнул, и на стойку легла
морщинистая рука, вся в перстнях стальных. Вийнмайстер сразу напрягся,
превратился в сплошное внимание и готовность услужить.
Одевался господин Нико как самодовольный дурак. Это в жизни
помогает, когда тебя дураком считают.
– Воды, – буркнул Нико. Потом, без всякого перехода, ко мне
повернулся: – Дурак.
Надо же, словно мысли прочитал.
– Почему же?
– Дурак, что сюда пришел. Неужели читать разучился? Я
специально у дверей плакат вывесил… думал, поймешь.
– Неужели сдашь меня, Нико?
Я посмотрел на старика. Ему уже за семьдесят, грузный,
неповоротливый, но голова работать только лучше стала.
– Тысяча стальных, Ильмар.
– А вот имя лишнее, – заметил я. – Что тебе тысяча, старик?
Узнают ребята, что ты меня сдал, так за год трижды больше потеряешь.
– Ты мои деньги не считай, – оборвал Нико. – Ладно, я не
сдам. А слуги?
– Много ли тут слуг осталось, что меня в лицо помнят? –
спросил я. – Небось за последнюю неделю всех мало-мальски ненадежных разогнал.
Я подмигнул вийнмайстеру. Он-то точно был надежным. Мастер
слегка улыбнулся, кивнул, сдвинул залихватски охотничий берет с пестрым пером.
– Все-то ты знаешь, все-то ты вперед решил. – Нико повздыхал
еще, глотнул минеральной из стакана, тяжело встал. Обронил: – Как допьешь… ко
мне поднимайся. Сразу бы шел, чего старика гонял? Твоим ногам ступеньки не
помеха, а мне… эх, старость…
Нико ушел к себе, поднявшись по винтовой лестнице на второй
этаж, где были кабинеты для самых доверенных клиентов и его собственная
берлога. Я немного посидел, коньяк смакуя, потом оставил для мастера еще
монетку, да и двинулся следом.
Тихо было на втором этаже. Ни стонов притворных, ни свиста
кожаных плеток, ни смешков мерзких. Отдыхали все затейники, к ночи готовились.
Я стукнул легонько в дверь – не хватало еще заряд из
пулевика в живот получить, входя без стука. Отворил.
Тут было жарко, камин так протопили, будто снег во дворе. Со
стены торчали исполинские оленьи рога, давшие когда-то название всему
ресторану. В зале такие же к стене прибиты, только эти куда более ветвистые,
красивые.
Нико сидел в громадном мягком кресле, одна седая голова над
столом торчала. Смотрел на меня задумчиво, и я почему-то понял – в руке у Нико
и впрямь пулевик.
– Не будешь ты стрелять, – сказал я. – Ты жадный, конечно, и
риск любишь. Только…
– Что «только»?
– Ты еще и любопытный, Нико.
Секунду старик молчал, потом закряхтел, захихикал:
– А что еще мне остается, Ильмар? Икру ложками есть и
шампанским запивать? Меня с того пучит. Девочек молоденьких приглашать – так
ведь раз в год если что получится… уже праздник. Деньги… с собой не заберу. Что
мне, на железный гроб копить? В деревянном теплее, знаешь ли. Искупитель вовсе
без гроба остался, и то не жалуется.
