Девушка кивнула, озарилась довольной, неподдельной улыбкой.
Заказ был хороший, дорогой, значит, и ей на чай перепадет немало.
Я остался наедине с Голиафом и его убийцей.
Понимаю я тебя, ох как понимаю! Ты от сопляка Давида беды не
ждал. Я – от мальчишки Марка. Только мне еще тяжелее, я ведь его уже другом
считал. К купцам в подмастерья собирался пристроить… дурак, дурак…
Зал постепенно наполнялся. Подходили люди, мужчины в
костюмах от хороших портных, женщины в драгоценностях. Стареющая, но еще
красивая дама в сопровождении молодого жиголо щеголяла железной цепью толщиной
в мизинец. Цепь была в благородной рже, а сверху отлакирована. То ли и впрямь
древняя, то ли нарочно водой раненная. Этого я не люблю, железо не для того
дано, чтобы на женских шейках умирать.
А вот и мой заказ поспел…
Финская закуска была блюдом дорогим, но оно того стоило.
Нежная селедочка, порезанная кусочками, лучок, ржаной хлеб, вареная в кожуре
картошка, маленькая рюмка – стопка, как русские называют, с водкой.
Сервировалось все это на целом листе свежей газеты. В этом
половина цены и была. Есть полагалось руками, потому вместе с закуской принесли
две чаши с водой для омовения рук до и для споласкивания после.
Я потихоньку еду смаковал, потом рюмку опрокинул. Не коньяк,
конечно. Но пить можно. А народ все прибывал, вскоре уже и пускать в зал
перестали. Удачно я пришел. Сидишь в тепле, в окружении искусства, ешь дорогие
блюда, мимоходом газету проглядываешь. Что мне Держава, что мне злая стража!
Подошли несколько аристократов. Им, конечно, место нашлось.
Сам хозяин появился, без подобострастности – ровня как-никак, но все же вышел,
встретил, поручкался, дамам плечики поцеловал, по италийской моде.
А я все газету читал. Мне уже и лосося принесли – правильно
сделанного, мало где умеют лосося в красном вине тушить. А я увлекся. Когда-то
газеты совсем дорого стоили, только аристократам по карману, неблагородным –
глашатаи да менестрели оставались. Сейчас-то все продвинулось, печатные машины
в каждом большом городе стоят, почтовые голуби новости разносят, теперь вот
через всю Державу тянут все новые линии телеграфных башен. Профессия газетчика
теперь уважаемая, даже младшие дети аристократов в репортеры идут… Тьфу ты,
пакость, ну их, этих младших сынков и младших принцев!
Писали о разном. О театральных премьерах, о том, что в
столичной Гранд-Опера применили паровую машинерию, вращающую сцену вместе с
актерами, пускающую дымы, издающую звуки. Расписали постройку нового линкора,
который будет самым быстрым и защищенным кораблем в мире. Чуть-чуть о горячих
линиях, где дикари бунтуют, о Вест-Индии, о Далмации и Иллирии, о лондонских
боевиках. Много было о Руссийском Ханстве, там снова татарские погромы
начались, и хан Михаил перед народом выступал, призывал к единению и
добролюбию. Самой интересной была статья, написанная епископом парижского
собора Сестры-Покровительницы Жераром Светоносным, прославленным множеством
исцелений и чудес. Жерар никогда светской жизни не чурался, сам был
раскаявшимся грешником, после мистического озарения к праведной жизни
повернувшимся. Вот и сейчас он размышлял о корнях добра и зла в человеческой
душе и нес такое, что не будь на нем сана – обвинили бы в ереси. Чего стоила
одна только фраза, что Слово Потаенное дано было Искупителем не для пользы
людской, а в искушение и назидание!
«Говорят нам, что заповедано Слово, высокородным радетелям
вручено, дабы хранить и преумножать, славу человеческую на радость Искупителю к
небесам нести. А посмотрите в небеса? есть ли там слава человеческая? или одна
тщета и гордыня?
Владетельный лорд, владения свои объезжая, стальными шпорами
коня мучая, будто медные недостойны ноги его украшать, гордится Словом сильным,
богатствами великими, происхождением знатным. А вокруг – голь и нищета, мор и
разорение. На большую деревню – один железный нож, до рукояти уже сточенный.
Соткет мастерица лорду гобелен невиданной красы, с ликом Сестры, слезами залитым»…
Казалось мне, что писал дерзкий епископ не о придуманной
истории, а о реальной. Будто укорял кого-то, не в лицо, а за глаза…
«Бросит лорд мастерице ржавую марку, освободит от налога на
год, та уж и тому рада. А владетель Слово произнесет, глаз от неба не пряча,
лик Сестры в Холод скроет да и поскачет в богатый замок. Понесет конь, сбросит
седока да и умрет владетельный лорд, как простой человек. Только вместе с ним и
Слово умрет. Исчезнет навсегда образ Сестры красоты небесной, для всех людей
сотворенный. Умрут книги древние, где старинная мудрость скрыта, умрут клинки
фамильные, доспехи чеканные, щиты вензельные, слитки железные и серебряные.
Сядет старший отпрыск на коня да и двинется по ленным владениям, последнее у
людей отнимая, славу рода восстанавливая, Искупителя не стыдясь. Для того ли
дано было Слово? Несет нас всех норовистый конь, бросает на злой камень. Что
камню древность рода и спесь людская?
Неужели и сердца наши из того камня, которому не разум дан,
а одна твердость упрямая?
Ведь сказала Сестра Искупителю, в темницу придя: «От меня
откажись – не обидишь, а нож возьми»… И ответил Искупитель: «Не подниму стали
на людей, не ведающих, что творят, не пролью крови, ибо все в мире виноваты, и
все невинны». Спросила Сестра: «Разве душегубцы, веры не знающие, невинны?»
Ответил ей Искупитель: «Истинно говорю: даже если кто дюжину убьет, все равно
чист передо мной, если покается. В раскаянии святость, в милосердии спасение».
Вошла тут в темницу романская стража, дюжина без одного, и командир их сказал:
«Знаем мы, что принесли тебе нож, чтобы убил ты нас и бежал из-под суда. Вместе
будете побиты камнями, и ты, и сестра твоя названая». И взмолилась тогда Сестра
Искупителю: «Убей их, ведь все равно чист будешь, а меня спасешь!» Ответил ей Искупитель:
«В милосердии спасение, Сестра, сколько же повторять тебе это, неразумная!
Неужели простого слова мало?» Поднял руку с ножом дареным, и»…
Дальше лист газетный кончался.
Нет, конечно, знал я, чем у Сестры все с Искупителем
кончилось. Кто ж этого не знает? И все равно жаль, уж очень лихо Жерар излагал.
А уж какую мораль он из всем известной притчи выведет – ни один умник не
догадается.
Попросить, что ли, еще селедочки по-фински? Или лучше газету
целую, к кофе османскому? Вон аристократ хлебает напиток драгоценный да газету
листает, и дело бы умную газету, вроде «Курант – Нивс ван дер веек» или «Махт
унд Вельт», а то «Мужские игры», большей частью из непристойных картинок да
историй смачных состоящую…
К моему столику подошли двое. Я поднял глаза – и невольно
вздрогнул. Офицеры Стражи. Один здоровый, морда кирпичом, другой маленький,
тощенький, в очках роговых, такому в книжной лавке сидеть, а не с мечом и
пулевиком на поясе разгуливать.
– Господин, вы не будете так любезны, – девушка выпорхнула
из-за спин стражников, заулыбалась вся, – весь зал полон, разделите вечер с
доблестными стражами…
