– Да, конечно. – Епископ поднял взгляд на Рууда. – Ты молод,
преисполнен надежд и оптимизма. Ты горишь святым огнем подвижничества. Ты прав,
брат Рууд, это я слишком стар и немощен, чтобы строить пустые надежды… Брат
мой, ты повезешь Ильмара в Рим. Ты сопроводишь его к Преемнику Искупителя, и,
если будет на то Божья воля – это поможет нам… поможет всем нам. Брат Рууд,
подойди ко мне!
Через миг священник стоял на коленях рядом со мной. Епископ
возложил на его голову руку, произнес:
– Именем Сестры, ее волей… на радость Искупителю… дарю тем
сан святого паладина. Снимаю с тебя все обеты, освобождаю от новых – пока не
достигнешь ты Рима и не сопроводишь вора Ильмара к Пасынку Божьему! Отныне все
в твоей воле, нет и не будет на тебе грехов, любой твой поступок во исполнение
миссии – мил Искупителю и Сестре!
Рууд задрожал.
Еще бы. У меня колени подогнулись со страху. Святой паладин
– это даже не епископ, не кардинал. Сан этот дается тому, кто ради веры ни себя
не щадит, ни других, кто должен совершить такое дело, что весь мир в восторг
повергнет! Неужели ради того, чтобы доставить меня в Урбис, ради надежды
слабой, что я чего-то вспомню, готов епископ такую ответственность взять, через
себя – все грехи Рууда, прошлые и будущие, на безгрешную Сестру отвести?
И тут епископ произнес Слово.
Ледяной ветерок дохнул на нас. Брат Ульбрихт потянулся в
ничто… и достал крошечный блестящий предмет. Стальной столбик на шелковой нити,
святой знак…
– Это столб из того железа, которого Искупитель касался… –
спокойно сказал епископ. Не было в голосе благоговения, только усталость. –
Носи его знаком святого подвижничества, брат Рууд. Знающие – узнают. Все. Вера
с тобой.
– Вера со мной, брат Ульбрихт, – прошептал Рууд, приняв
святой столб в сложенные лодочкой ладони. Поцеловал его, бережно надел его на
шею.
– Иди. Возьмешь мой экипаж… пусть брат Кастор приказ
заготовит. И езжай немедленно. Никому сейчас веры нет. Никому, понимаешь?
– Если нас остановит стража?
– Скажи, что вы едете… нет, не в Рим. Куда угодно, любой
другой город назови. Брат Ильмар пусть тоже в наши одежды оденется, священником
назовется…
– Как я могу, брат Ульбрихт? – спросил я.
Епископ вздохнул:
– Прав ты. Не стоит святое дело с обмана начинать. Брат
Ильмар, крепка ли твоя вера?
– Крепка, святой брат…
– Веруешь ты в то, что Искупитель – приемный сын Божий,
первый из сыновей земных, что Сестра – ему сестра названая, Господу приемная
дочь?
– Верую…
– Не отступал ли ты против веры, хоть в самой малости? Не
творил ли языческих обрядов, не молился ли лживым богам, не поносил ли святой
столб и чудеса Слова Господнего?
– Нет, ваше преосвященство…
– Хорошо. Милостью Искупителя и Сестры, недостойный брат
мой, дарую тебе сан святого миссионера, истинное слово во тьму несущего.
Отпускаются грехи твои.
Не было у меня никаких сил ответить. Поцеловал я слабую руку
епископа, приняв ее, по правилу, в свои сложенные лодочкой ладони, и только о
том подумал, что судьба человеческая – игрушка в руках всевышнего. Две недели
назад был я просто беглым татем. Ну, положим, каторжником-то я как был, так и
остался, но вот в придачу – стал графом Печальных Островов и святым
миссионером.
Судьба.
– Идите, – сказал епископ.
– Брат Ульбрихт, предан ли вам брат Кастор? – спросил Рууд,
не вставая с колен.
– Да, насколько я ведаю. Но я не знаю, только ли мне он
предан.
– Добр ли он к вам?
– Да, брат Ульбрихт. Очень добр и заботлив.
Глаза у епископа стали грустными и печальными.
– Ваше преосвященство, как мне поступить?
– На тебе нет грехов, брат Рууд.
Мы поднялись с колен. Епископ потянулся, достал с кровати
колокольчик, позвонил. Через несколько мгновений дверь опочивальни открылась.
– Брат Кастор, – тихо сказал епископ. – Подготовь все
приказы, что велит тебе брат Рууд, святой паладин Сестры.
Брат Кастор вздрогнул. Склонил голову.
– Отпускаю тебе все грехи, брат Кастор, – добавил епископ.
Он не понял. Уже и я все понял, а брат Кастор так и не
сообразил. Выписал бумаги, названные Руудом, скрепил их печатями, своим
росчерком, а подпись епископа там заранее была. Я украдкой поглядывал на дверь
из канцелярии в опочивальню: может, одумается епископ, подкатится на своем
кресле, окликнет…
– Все готово, – сказал брат Кастор, протягивая бумаги Рууду.
Тот молча принял их, и так молниеносно, что любой душегубец бы позавидовал,
выхватил тонкий стилет.
– Прости, брат Кастор, – сказал святой паладин, вонзая
лезвие в грудь секретаря епископа.
Не издав ни звука, Кастор рухнул на пол. Глаза остались
открытыми и растерянно взирали на брата во Сестре.
– Отпускаю тебе грехи, – сказал Рууд. – Прощаю то, что был
ты соглядатаем Дома, прощаю то, что ты совершил, и то, что хотел совершить.
Лицо у него даже не дрогнуло. И злобы в глазах не было, не
говоря уж о сожалении.
– Идем, брат мой Ильмар, – отворачиваясь от тела, сказал
Рууд. – Нам еще надо одеяние тебе подобрать, в дорогу снарядиться, на конюшню
приказ отдать. Идем, нет у нас времени.
Глава четвертая
в которой меня учат благочестию, а я учу
разуму
При виде приказов, подписанных епископом и его покойным
секретарем – впрочем, о смерти брата Кастора никто еще не знал, – вся святая
братия проявила достойное рвение.
Рууд меня сразу же услал в свою келью. Там я и сидел, глядя
тупо на крошечный лик Сестры, что на стене висел.
Скажи, всемилостивейшая, неужели стоило священника убивать?
Даже если был он наушником Дома, так ведь есть у храма подвалы, камеры для
покаяния провинившихся братьев. Та же тюрьма, если честно.
Запереть, да и дело с концом…
Нет – убил. Не колеблясь, не медля. Один брат – другого.
А чего тогда мне ждать? Если интересы веры заставляют святых
братьев друг друга резать! Кто я для них? Титул насмешливый, сан, мимолетно
положенный – разве это брата Рууда остановит? Вот расскажу я все, что знаю,
Преемнику Юлию, стану не нужен, и…
Мысли были неприятные. Тяжелые и почти грешные. Без
позволения Сестры святой паладин греха не совершит. Если Сестра дозволила –
значит, правильно Рууд поступил!
