– Ты считаешь, что мы выдаем себя?
– Конечно, брат, – удивился я. – На самом-то деле нам надо
было пешком двинуться. Или верхом, но никак не в карете.
– А как же дозоры? Нас со всеми документами едва пропустили…
– Брат Рууд, если дать две-три монеты любому крестьянину –
такими тропками проведет, что ни одного стражника не встретим.
– Это воровские повадки.
– Конечно. Только, может, стоило их вспомнить, ради
святого-то дела?
Священник задумался. Приятно было увидеть, что и я способен
поучить его уму-разуму.
– В чем-то ты прав, Ильмар. Но заставу мы проехали. Пока
сообщат дозорные начальству, пока старшие офицеры к епископу обратятся, пока
раздумывать будут – чисто дело или нет, – мы уже в Риме окажемся.
Лошади и впрямь несли карету во весь опор. Может, на таких
рысях, с частой сменой, да по хорошим дорогам, и впрямь дней за пять до Рима
доберемся – даже и через Брюссель?
– Я бы все равно предпочел внимания на себя не обращать…
Брат Рууд усмехнулся. К нему вновь вернулась уверенность.
– Не бери в голову лишнего, брат. Доедем.
Он разулся, прилег на диван, полог матерчатый, что от
падения удерживает, на себя набросил, закрепил.
– Лучше ложись спать. Пока дорога гладкая, отдохнуть надо.
Эх, святой паладин! Уж не сан ли новый тебя ума лишает?
Путешествовать с комфортом – искушение большое, особенно
если после долгих лет аскетизма в том греха нет…
Но этого я, конечно, вслух не сказал. Лег, полог над собой
пристегнул. Только и промолвил:
– А ведь солдат ты не испугался, святой брат… Ты кого-то
другого боишься.
Брат Рууд не ответил. Лишь на миг с дыхания сбился.
Я немного подумал, не стоит ли теперь, став миссионером,
какие-то особые молитвы Сестре возносить. На коленях или еще как. Но брат Рууд
ничем подобным себя не утруждал, и я тоже решил не дергаться.
На хорошей дороге, да в карете с упругими рессорами,
полеживая на диване, – сон не хуже, чем в гостинице. Привык я к толчкам и
покачиваниям, перестал их замечать. Один только раз, под утро, проснулся –
когда карета остановилась. Выглянул – возницы отлить слезли. Последовал я их
примеру, постоял потом у кареты, в звездное небо глядя. Холодно, но хоть дождя
нет, тучи почти разошлись. Тянуло откуда-то сыростью, видно, вдоль реки или
канала едем.
– Пора в путь, святой брат.
Хорошие возницы. Молчаливые, нелюбопытные. И крепкие, не зря
за поясами мечи носят. Видно, глупости я Рууду говорил, одиноких путников
больше бед подстерегает. Наткнулись бы на банду душегубцев, что делать?
Забрался я обратно в карету. Святой паладин вроде и не
шевельнулся, но глаза чуть приоткрыл. Бдит.
Лег я и проспал до полудня, до самого Брюсселя.
За двенадцать часов мы двести километров проехали, почти без
остановок, без всяких задержек. И кони, хоть и выглядели усталыми, шли еще
ровно. Остановились мы не у храма Сестры, как я полагал, а у обычной городской
конной станции. Один возница коней утирал, другой на станцию сходил. Вернулся,
доложил вполголоса Рууду, что и как. Я не вслушивался, ходил, ноги разминал.
После полета на планёре решил я серьезнее к своему телу относиться. Вора ноги
кормят… впрочем, я ж теперь не вор… или вор?
А вот вопрос – можно быть сразу графом, миссионером и вором?
Если пред ликом Искупителя все грехи едины, если Сестра все простит – так,
наверное, и такое возможно?
– Брат… – Рууд подошел ко мне. – Хороших коней на станции
нет. Возницы предлагают дать нашим отдых до вечера, и дальше двинуться.
– Почему бы не дать, – согласился я. – Выспались вроде
славно, можно и вторую ночь в дороге провести.
– Значит, решено.
Рууд махнул рукой возницам, те стали распрягать коней.
– Ты знаешь, где здесь можно хорошо поесть и отдохнуть? –
спросил он.
– Конечно. Идем, святой брат. Вот только…
Он смотрел на меня, ожидая продолжения.
– Не стоит ли нам переодеться? Святой паладин, да в компании
с миссионером – не самое обычное зрелище.
– Ты опять предлагаешь таиться, брат Ильмар?
– Даже Сестра не пренебрегла одеждами рабыни, когда пришла
Искупителя увидеть…
– А что ей сказал Искупитель, помнишь? «По душе своей
выбираешь одеяния. Сбрось чужое с себя, будь той, кем была».
Мне ли тягаться со священником в знании святых книг?
Я склонил голову.
– Твоя воля, брат. Идем.
Такая досада меня взяла, что повел я его в самое людное и
знаменитое место Брюсселя – к статуе Жаннеке-пис. Конечно же, на улицах на нас
смотрели. В первую очередь – на Рууда. Иногда к нему подходили, склоняли
голову, и брат Рууд смиренно благословлял верующих.
В тени его популярности, за роскошью алого плаща, я совсем
терялся.
Ох беда!
Видно, Рууд и впрямь был смиренным братом в большом храме. И
вдруг – пришла удача в моем лице. Само собой так вышло, из-за требований
секретности, из-за наказа Пасынка Божьего – лишним людям об Ильмаре не
говорить, из-за слабости и болезности епископа, неспособного самолично со мной
в Урбис отправиться.
Вот и сложилось.
Получил брат Рууд, считай, от самой Сестры, соизволение
делать, что хочешь. Мирские радости – одно, Сестра против глотка доброго вина
или вкусного обеда никогда против не говорила. А вот гордыня… гордыня, она
похуже пьянства будет. Кто ей поддался, тому успокоиться тяжело.
Шел брат Рууд впереди меня, касался смиренной ладонью калек,
гулящих девиц, добропорядочных бюргеров, малых детей, опрятных старушек, мудрых
старцев, грязных нищих, воспитанных юношей, нарядных красоток. Раздавал
благословения… ну, не всем подряд, но каждому, кто попросит.
Хорошее дело?
Только вот каждому хорошему делу надо время и место знать.
На пылающий дом воды плеснуть – благо, на утопающего – насмешка и преступление.
Но я молчал. Только иногда говорил брату Рууду, куда
сворачивать – город он плохо знал. Вышли мы на площадь, к фонтану, сели на
открытой площадке «Снежной страны» – ресторанчика с хорошей руссийской кухней.
Прислуга здесь ходила в меховых шапках и долгополых красных рубахах, на манер
жителей Ханства. Правда, в самой Руссии я такие одежды встречал редко,
праздничные они, наверное.
Брат Рууд принял от официанта меню, отпечатанное роскошно на
бумаге, глянул на меня. Взгляд был смущенный. Не знал он, что здесь стоит
брать, а чего поостеречься.
