– Принеси нам, любезный, – сказал я пареньку, – борща. Потом
– бешбармак и пельмени. Бутылку водки с ледника, обычной, не клюквенной, и
соленых грибов.
Парень кивнул, по руссийскому обычаю ладонь к сердцу прижал,
на кухню двинулся. Вскоре подали борщ – он всегда в огромном котле стоит
готовый, – тарелки с рубленой вареной бараниной, вазочку со злой горчицей,
черный хлеб.
С любопытством поглядывая на меня, брат Рууд принялся за
еду. Доев борщ, признал:
– Варварская кухня приятна.
– Эх, жаль Китай далеко, – вздохнул я. – Ты бы попробовал,
брат, что желтолицый народ готовит.
– Вкусно? – полюбопытствовал Рууд.
– Да. Только непривычно. Они и змей едят, и крыс, и
насекомых…
Лицо святого паладина дрогнуло, и я замолчал.
– Надеюсь, здесь ничего такого нет?
– Нет, – поспешил я его успокоить. И без того народ вокруг
любопытные взгляды исподтишка бросает, а уж если паладину дурно станет и
заблюет он ресторан…
Утолив первый голод, мы расслабились. Дурные мысли у меня
стали проходить. В конце концов, из кольца стражников выбрались! Кто нас теперь
остановит?
На площади, у фонтана, ребятня играла. Бросалась камешками в
Жаннеке-пис, пятое столетие занятую своим делом. Скульптура была глупая и в
чем-то даже неприличная, только горожане ее любили всем сердцем. Легенда
гласила, что в старые времена, когда Европу еще сотрясали настоящие войны, к
Брюсселю подступил враг. И прокрался бы незамеченным мимо задремавшей стражи,
если бы не маленькая девочка, вышедшая по нужде – иногда прибавлялось «по
нужде, Сестрой посланной!» – и заметившая врагов.
Легенда была глупая. Ну что это за враг, если вся его сила в
скрытности, и одна маленькая девочка способна весь город разбудить? Шайка
воровская, а не враг… Да и с чего вдруг ребенок врагов углядел? На стену, что
ли, девочка поднялась свои дела делать? Как-то неудобно это для женского пола…
Да и скульптура – так себе. Уж могли бы свою героиню изобразить
в тот миг, когда она тревогу поднимала, а не перед тем! И уж тем более –
обошлись бы скульптурой, зачем в фонтан ее было превращать?
Но в каждом городе свои обычаи. Вот и стояла, точнее –
сидела мраморная девочка посреди фонтана, вымученно улыбаясь горожанам.
– Глупая скульптура, – вдруг сказал Рууд.
Я кивнул. Умен святой брат, разделяет мои мысли.
– В хрониках сказано, что на самом деле это был мальчик, –
объяснил он. – И вовсе он не поднимал тревогу, а просто затушил фитиль у бомбы,
под казарму заложенной.
Вот оно как…
– Причем сделал он это случайно… – добавил брат Рууд и
впился взглядом в приближающегося подавальщика. На руках у того исходил паром
огромный противень, заваленный мясом и вареным тестом.
– А почти все подвиги, запомнившиеся на века, совершены
случайно.
– Да? Почему это? – заинтересовался Рууд.
– Чего же запоминать подвиг, который совершен великим и
непобедимым героем? Или победу, когда войско было неисчислимо? Тут ничего
необычного нет. И помнят такое, только если рассказано о таком подвиге
талантливо – рассказ о подвиге запоминают, а не сам подвиг. А вот когда девочка
вышла по нужде и врага углядела, или когда человек пустил стрелу и случайно
попал в предводителя чужого войска… Или если помочиться и случайно затушить
фитиль. Вот тут сразу запоминается.
Блюдо водрузили перед нами на стол. Брат Рууд поискал
взглядом приборы, недоуменно глянул вслед подавальщику.
– Это полагается есть руками, – пояснил я.
– Варвары, – вздохнул Рууд. Но за еду все же принялся.
Глава пятая
в которой я узнаю, кого боятся святые паладины,
но все еще не знаю – почему
После сытного обеда брат Рууд расслабился. Его больше не
тянуло бродить по улицам, он готов был сидеть у неправильного фонтана с
неправильной скульптурой и пить крепкий русский чай, до которого оказался
большим охотником.
Я был доволен. Не стоит лишний раз показываться. Все равно,
конечно, слухи по городу уже идут. И все же запоздалая осторожность лучше, чем
никакая.
– Ильмар, скажи мне, смиренному служителю Сестры… – начал
Рууд.
Как он полюбил подчеркивать свое смирение, едва накинул алый
плащ!
– Что движет тобой в жизни?
– Что?
Вот такого вопроса я не ожидал.
– В чем ты видишь смысл существования?
– Ни в чем особенно, святой брат. Уж если дана жизнь
милостью Господней – так живи. Грешить не греши или хоть поменьше греши… Вот и
все.
– Так живут дикие звери! – Брат Рууд твердо вознамерился
наставить меня на путь истинный.
– Прости, святой брат.
– Сестра простит, – буркнул Рууд недовольно. – Есть две
стези в жизни. Одна – набивать брюхо, тешить похоть, гордыню до небес
возносить. Это и есть животная жизнь, от которой нас Сестра с Искупителем
отучили!
– Что-то не помню я зверей, которые гордыней страдают…
Но святой паладин на эти слова внимания не обратил.
– А есть путь второй, человеческий. Пороки изгонять, душу
смирять, к Божественному лику приближаться.
Я молчал. Не понимал, к чему он клонит.
– Есть в тебе зерно, Искупителем посеянное, – сообщил Рууд.
– Ты ведь грешник, большой грешник. Но порой к правде обращался – свитки святые
храмам жертвовал…
– Это… Рууд, да я всего раз так поступил. Да и то потому,
что прибыли от них не ждал…
– В тебе сейчас говорит честность, – одобрительно кивнул
Рууд. – Но скажи, ведь ты пользы с того не ждал? Гордыню не тешил, на выгоду не
рассчитывал, от гнева Сестры откупиться не желал?
– Да что Сестре тот дар… – пробормотал я. – Ей все сокровища
мира принадлежат…
– Значит, поступал ты по правде. Так вот, Ильмар…
Ах, ну зачем так громко! Вроде и нет никого поблизости,
стесняются люди рядом со священниками садиться – а все равно, зря!
– Это была рука Сестры! Она тебя в храм привела, ко мне
направила. Скажи, что ты станешь делать потом, когда все Пасынку Божьему
расскажешь?
– Не знаю.
Мне бы для начала знать, что со мной делать будут! Что мне
самому делать – после подумать можно.
– На тебя теперь сан положен. Это твой шанс к Богу
приблизиться. Веди дальше жизнь честную. Отправься в далекие страны – слово
святое нести. Или уйди в монастырь строгий, постом, молитвами, истязанием плоти
прощение вымаливай. Не хочу я, Ильмар, чтобы погибла твоя душа.
