Значит, путь мне лежит на остров Капри, в Миракулюс, Страну
Чудес, построенную для увеселения детей и взрослых высочайшим повелением Дома,
в место развлечений и забав. Не понимаю я, как на маленьком острове, полном
народа, может укрыться мальчишка, которого вся страна ищет! Но проверить
придется. Нет иного выхода. Не хочу я убегать в чужие страны, не смогу я жить в
обличье бюргера, не дана мне такая святая вера, как у Рууда, паладина
покойного. Значит, один путь – найти Марка и лично сдать его Дому. Владетель
суров, но справедлив, это никто не оспорит. Что я ему – мелочь досадная.
Простит – так только больше народом любим будет. А тайн никаких я все равно не
знаю, могут меня магнетизму подвергать, могут на дыбу вздернуть – нечего мне
сказать, нечего…
Уснул я под шепот дождя, под треск углей в камине, в тепле и
уюте. Но снился мне холод и снег, снилась бесконечная ледяная пустыня, по
которой я бреду во тьме. Долго брел, ног не чуя, бездумно, но зная, что надо
идти. А потом выступила из темноты женщина со светлым ликом, тьму вокруг
раздвигая. Рухнул я на колени, глаз поднять не смея. И главное, понимал, что
это сон и такие сны посылают свыше.
Но Сестра ничего не сказала. А когда я протянул руку и
коснулся ее – только холод почувствовал. Ледяной, смертный…
И какая польза в таких снах?
Даже если был это знак, то не для моего скудного ума.
Полежал я в темноте, таращась на последние искорки огня в
камине, и уснул снова. Может, что хорошее приснится?
Но больше в ту ночь мне ничего не снилось.
Глава вторая
в которой меня дважды узнают, но оба раза
ничего страшного не происходит
Встал я раньше старика Жана. Убрал стул от двери, нечего ему
знать о моих страхах. Постоял у окна.
Кончился дождь, отплакала Сестра по людским грехам. Светило
солнце, на траве искрилась роса. А вот цветы на клумбах поникли, будто
признались себе – осень в права вступает, кончилось их время.
У цветов век недолог.
Пошел я на кухню, растопил плиту, чайник из бочонка чистой
водой наполнил. Пока кипел, сходил на улицу, нашел сортир, после умылся из
колодца мутной от дождя водой. Постоял босиком на холодной траве, в небо глядя.
Сестра, ну подскажи!
Вразуми дурака!
Может, и впрямь убраться куда на край света? Вот и Нико так
советовал, а попробуй, найди лихого человечка хитрее; и барон старый, которому
опыта не занимать… Все они умные, один я на свою шею приключений ищу.
И нахожу, что характерно!
Главное ведь в жизни – сама жизнь. Любой грех замолить
можно, любую беду поправить. Пока живешь – всегда найдется место и радости, и
надежде, и любви.
А кто умер – он уже проиграл. Даже если был святым
паладином.
– Хороша погода.
Я оглянулся – барон-лекарь стоял в дверях, кутаясь в халат.
– Хороша, – признал я. – Только осенью запахло.
– Пора уж.
– Пора.
Старик вздохнул:
– Пошли, перекусишь перед дорогой. Тебе ведь путь дальний,
так?
– Знать бы, какой дальний… – Я вошел в дом.
Мы молча позавтракали остатками вчерашней курицы, сыром,
выпили по чашке кофе.
– Деньги-то у тебя есть, моряк? – спросил барон.
– Есть.
– Оружие, оборониться если что?
– Найду.
Он кивнул, снял со шкафа плетеную корзинку:
– Выйду, яички свежие соберу…
Я вышел вместе с ним. Поколебавшись, протянул руку, мы
обменялись рукопожатием.
– Какой тебе прок, старик?
– В чем? Не понимаю.
– Да все ты понимаешь…
Бывший лекарь Дома вздохнул:
– Я, моряк, жизнь провел, высокородным в такие места
заглядывая, где аристократ от крестьянина не отличается. Служил верой и
правдой. Получил в награду титул глупый… малое содержание, и повеление жить
вдали от городов. Чтобы меньше болтал, значит. Ничего, жив и ладно. Зато могу
теперь поступать так, как мне хочется, ни на кого не оглядываться. Мало кого
могу вспомнить добрым словом… а вот принц Маркус – славный мальчик. Не хочу я,
чтобы с ним беда случилась… Удачи тебе, Марсель-моряк.
– Ладно уж, Жан-лекарь…
– Хорошо. Удачи тебе, Ильмар-вор. Если не зря тебя Скользким
прозвали, то и сам выпутаешься из беды, и другим горя не принесешь.
– Как же ты меня узнал, старик?
– Глаза надо иметь, Ильмар… Знаешь, чем я двадцать лет при
Доме занимался? Физиономии дамам улучшал. Шрамы бретерам убирал. Так лица
правил, что родная мать не узнает. Может, кто смотрит на портрет да видит все
по отдельности – губы, глаза, нос, скулы. А я не так… мне надо настоящее лицо
человеческое видеть, все наносное отбросить, понять, где и что править. Так что
не бойся. Вряд ли кто еще по газетным портретам тебя узнает.
– Старик, а ведь, наверное, это и правда знак свыше? То, что
я к тебе забрел, что ты меня не застрелил, что совет дал…
– Это не знак. Если бы принц Маркус ко мне забрел, если бы я
ему совет дал – то было бы чудом. А так – случайность.
– Удачи тебе, барон.
– А тебе дороги легкой.
Кивнул я старику и зашагал к дороге.
Знак – не знак. Удача – случайность.
Вся жизнь из таких случайностей сложена.
От дороги я еще раз оглянулся. Старик ковылял из курятника
обратно, бережно неся корзину перед собой. Я помахал ему рукой, но, кажется, он
уже не смотрел в мою сторону.
Часа два я шел пешком. Дорога слегка раскисла, и все равно
идти было куда легче, чем по жаре. И все это время я, не переставая, ругал
себя.
Ерунду я собираюсь делать. Во-первых, искать Марка в
Миракулюсе – занятие глупое и бесполезное. Во-вторых, пользы от этого все равно
ни на грош, никаких гарантий, что меня помилуют, приволоки я мальчишку за
шиворот в Дом… В-третьих, все равно это гнусно.
Нет. Пусть старик Жан не рассчитывает. Не пойду я по его
наводке.
Лучше и впрямь в чужих землях укроюсь. В Руссийском Ханстве,
например. Не только мусульмане там живут, есть и храмы Сестры, и Церковь
Искупителя. Пристроюсь потихоньку в Москве или Киеве, а то и в самой Казани.
Сейчас время мирное, приживусь. И чем заняться найду – говорят, в руссийских
землях древних языческих храмов и заброшенных городов – не счесть. Опять же
Восток ближе, найду где себя приложить.
