Неужели и я был так высоко, в чистой дали, пусть даже
корчась от страха, но все равно, паря между землей и небом? Почему страх мешал
мне оглядеться, увидеть плывущий вокруг мир?
– Нет, не горит, летун толкач включил… торопится, или
восходящий поток ищет… Помолчи, ладно?
Кучер замолчал. Не обиженно, а скорее с уважением. Видно,
счел, что морячок не так уж и прост, раз в планёрах разбирается.
– Далеко, высоко… – прошептал я.
Вот это – мой знак. Только понять бы, что значит…
Прощальная красота осеннего неба ушла. Вернулась тряска,
стук копыт, холодный ветер, уносящийся вдаль планёр. Я закрыл глаза и уснул.
Потому мне и не быть поэтом, что я в один миг о красоте
думаю, а в другой – о бренном теле и всех его потребностях.
Когда дилижанс покатил по лионской мостовой, тряска стала
совсем невыносимой. Я вынырнул из сна, но продолжал лежать, сумрачно размышляя
о своей дурацкой натуре. Надо, надо бежать! Решил ведь – так чего сейчас
придумывать всякие отговорки?
Дилижанс вкатился под исполинский козырек из стекла и дерева
– конная станция здесь была новая, огромная, одним видом внушающая путникам
уважение. Вспомнилось сразу, что совсем рядом была пивная, где подают
прекрасные жареные колбаски с легким светлым пивом. Видно, весь завтрак за
дорогу успел у меня в животе утрястись.
– Выходите, господа, – говорил внизу добрый кучер. – Как
поездка? Я уж прошу прощения, если растряс, тут дорога совсем разбита,
безобразие…
– Ничего, – отозвался кто-то из пассажиров. – Не суетись.
Приятно звякнули монеты – возница получил чаевые.
– Благодарю, буду рад вас возить снова… – Судя по его тону,
чаевые были хорошие.
– Не приведи Искупитель, – мрачно ответил пассажир. – Люко!
Голос казался знакомым. Я даже поморщился, пытаясь
вспомнить.
– Слушаю, капитан.
А этот голос тоже знаком. Тот мужик, что в окно выглядывал,
когда я подсел…
– Ты говорил, что знаешь хорошую гостиницу? Пока я не приму
ванну, я не в состоянии думать.
– Конечно.
– Вот и отлично… Pues, hasta la vista, guapa! – по-иберийски,
но с сильным германским акцентом произнес первый, очевидно, обращаясь к
какой-то спутнице. Затем вновь к первому: – Пошли. Жду не дождусь…
Голоса удалялись – пассажиры уходили. Теперь полезли еще
какие-то люди – явно ехавшие во втором классе, впрочем, на дороге, где нет
крутых подъемов и не приходится толкать дилижанс, разница эта невелика. Я
привстал, заглянул через низенькую ограду крыши. Какие-то купцы с портфелями,
два молодых чиновника, мгновенно сунувших в зубы сигары, пышно и безвкусно
одетая дама с хорошенькой юной компаньонкой… А где те двое, что вышли согласно
привилегии первого класса первыми и, несмотря на недовольство дорогой, дали
хорошие чаевые?
Вон они, идут к зданию вокзала, и неудивительно, что
назойливые нищие стараются исчезнуть с их пути. Оба одеты в форму Стражи. Люко,
тот, что выглядывал, к счастью, мне незнаком. А рядом с ним – офицер Арнольд, с
которым мы так мило разминулись в ресторане «Давид и Голиаф». Белая повязка
через лоб – эх, повезло ему, пуля мимо прошла.
Ладони вспотели. Я скорчился, будто нашкодивший ребенок,
опустил голову, краем глаза наблюдая за стражниками.
Это что получается – я у них над головой ехал? Еще и орал в
полный голос? Кого мне за спасение благодарить – Бога, крепкий сон Арнольда или
скрипучие колеса дилижанса?
– Эй, морячок, подъем! – добродушно позвал кучер. Я вскочил,
мигом спрыгнул с крыши на противоположную от стражников сторону. Слегка отбил
ноги, но даже не почувствовал боли.
– Ловок ты прыгать! – похвалил кучер. Он стоял, привычно
обтирая пот с лошадей, поглядывая на меня с одобрением. – Хочешь, морячок,
пивом угощу? Подожди тогда полчасика…
– Спасибо, друг, не могу. Спешу очень. Родных хочу увидеть,
сестренку Жанет, братика Поля…
Я нес какой-то вздор, всем своим видом выражая желание
побыстрее кинуться к несуществующим родственникам, но из-под спасительного
прикрытия кареты не выходил.
– Ну что ж, иди… – с легкой растерянностью отозвался кучер.
– Счастливо…
Кивнув, я торопливо пошел, смешиваясь с людьми, спешащими на
свои дилижансы. На стене вокзала звякнул колокол, глашатай хрипло крикнул:
– Полуденный на Париж, есть места первого и второго класса,
полуденный на Париж, семнадцатая стоянка…
Лишь затерявшись в человеческом потоке, торопящемся
навстречу долгой дороге, я рискнул оглянуться. Арнольд раскуривал сигару,
внимательно слушая Люко. Почему-то я понял – речь идет обо мне, о морячке,
подсевшем в дилижанс по пути. Я не стал дожидаться развязки – махнет ли офицер
рукой или решит порасспросить кучера о попутчике. Нырнул в здание, быстро
миновал его насквозь, выскочил на маленькую площадь. Желание убраться подальше
от офицера Стражи, знающего меня в лицо, было невыносимо острым.
Через пару минут я уже сидел в открытом экипаже, а довольный
покладистым седоком кучер вез меня к гостинице «Радушие Сестры», заведению
скромному, несмотря на громкое название, но зато знакомому и очень уютному.
Последний раз я был там года четыре назад, ни с кем особо не общался и не
опасался, что меня узнают. Напряжение медленно спадало – в конце концов, Лион
город большой, и шансов, что я наткнусь на Арнольда, немного.
И все же та неумолимость, с которой судьба свела нас во
второй раз, начала меня пугать.
В последние годы дела в «Радушии Сестры» явно шли неважно.
Трехэтажное здание казалось осевшим, поизносившимся. Может, оттого, что давно
не знало ремонта, может, из-за высоких домов, поднявшихся вокруг, – были тут
здания и в пять этажей, и в семь, а одна кирпичная громадина оказалась
двенадцатиэтажной. Судя по большим окнам, либо уж очень роскошное жилье, либо
контора преуспевающей фирмы, а белые выхлопы пара, струящиеся над крышей,
наводили на мысль о лифтах. Потом я углядел над застекленным входом в небоскреб
вывеску «Ганнибал-отель» и все понял. Конечно, гостиница, по соседству с
которой обосновалось такое роскошное заведение, обречена. Все богатые
постояльцы предпочтут жить в «Ганнибале», а здесь обоснуется всякое отребье.
Вроде меня…
Но внутри гостиницы еще сохранялись остатки прежнего уюта.
Ковры на полу старые, но вычищенные, цветы в вазах подвядшие, но живые. У
лестницы, навытяжку, стоят мальчишки из обслуги, два охранника держатся
довольно уверенно, перед портье новый письменный прибор, а вместо счет-абака –
небольшая счетная машинка из бронзы и дерева. Вот только яркие карбидные лампы
горят через одну, но от этого уюта только больше.
