Радость победителей, а это были кодские остяки, не знала границ. Трупы своих воинов, которых оказалось немало, предали огню, а над русскими устроили настоящую вакханалию.
Они, разрубив грудь, извлекли сердца русских и съели сырыми. Теперь они станут обладать их отвагой и силой. А вот счастливцы, которым достанется оружие или доспехи, станут еще и неуязвимыми. Но, на беду, русских было десять, а их несколько сотен. Все это вызвало бесконечные драки между воинами, что очень напоминало дележ добычи в волчьей стае, где есть закон, но это закон силы. Потом был пир, прямо на трупах поверженных врагов, где хвастовство друг перед другом превзошло все границы. В завершение праздника трупы насадили на сухие жерди, как шашлык, и пустили сплавом по реке. Пусть русские видят, что мы сделали с их братьями, и боятся, так как это скоро случится со всеми.
3
Город Березов. То же время.
Петр Черкасский готовился к отъезду. Срок его воеводства подошел к концу. Буквально в последние дни своего царствования Василий Шуйский успел подписать указ на его преемника, князя Степана Ивановича Волынского. Новый воевода принял дела и сразу понял, что в Москве это назначение виделось ему совсем по-другому. Этакий медвежий угол, где служилые томятся от безделья, в подчинении слабые, полудикие инородцы, но вот подарков великое множество. Все утверждали, что за два года воеводства в Сибири можно столько скопить мягкой рухляди, что на всю оставшуюся жизнь хватит.
Ожидания насчет подарков, надо сказать, оправдались с лихвой, но воеводство оказалось делом весьма хлопотным. Ясак собери, заготовку на зиму сделай, острог приведи в порядок, отписки, грамоты, указы со всех сторон сыпятся. А инородцы эти, самоядь, вогулы, остяки, дюже дикие и злые, хуже татар будут. Чуть слабину дашь, враз город спалят. Слухи одни тревожнее других. Сначала с ясаком тянули, а сейчас дошло до того, что служилых, которые за ясаком в Белогорье ушли, всех побили. Еще на Петров день рать в Тобольск ушла, по требованию тамошнего воеводы. В Березове и сотни казаков не осталось. Вот и думай, как быть?
Петр Черкасский действительно собрался в дорогу, но вот отъезд все откладывал. Дело в том, что князь Шорин перед отъездом в Обдор был какой-то странный. Совершенно один заявился он из Коды. Без провианта, поклажи, на старенькой долбленой лодке проделал он путь от Коды до Березова. На вопросы отмалчивался, заявил, что отбывает в Обдор.
— Тревожно становится в волости. Инородцы бунт затевают. Я в Обдорск срочно направляюсь. Усмирю самоядь, и сразу обратно в Березов. Часть обдорских казаков с собой приведу, — сообщил Шорин свои планы.
— А где Анна? — спросил старый воевода.
— Больна сильно! Боюсь, разум у нее помутился! — странно произнес Василий, затем добавил: — Присматривай, князь, за городскими инородцами строже, особливо за Азизой, что за детьми доглядывает, на душе тревожно.
Перед отъездом Шорин привел к нему своих сыновей и оставил на попечение Черкасскому.
— Ты, князь, крестным отцом им приходишься, пригляди за хлопцами. Пусть на глазах у тебя будут, пока меня нет. Вернусь, заберу всех в Обдор, — попросил он.
Вот и сидит Черкасский в Березове, не ведая почему. Страшную весть узнал он нынче. Хорошо что от своих соглядатаев. Велел молчать под страхом смерти. Донесли ему, что остяки, вогулы и самоядь объединились и готовы к бунту. Но это было и так хорошо известно. А вот что княжна Анна, супруга Шорина, венчанная в церкви, где он был посаженым отцом, предводитель всего восстания, чуть не убило князя. Он не мог в это поверить. Надежных людей послал он за Шориным. Тот, ведя подкрепление из Обдора, скоро должен прибыть в Березов. Осунулся князь, исхудал за последнее время. Сквозь слезы наблюдал он за малолетними Петрушей и Тимофеем. Те целыми днями носились по двору, шалили и без конца тормошили престарелого князя, а тот молился Святой Троице, чтобы образумили Анну и отвели от греха.
4
Городок Кода, месяцем раньше.
Супруги Шорины только что прибыли в свой сказочный городок и отдыхали после длительного и столь безуспешного путешествия. Василий торопился в Березов, очень соскучился по сыновьям, да и с князем Черкасским хотелось увидеться. Слишком много узнал он о делах московских, а поделиться не с кем. Тревожно было на душе. А тут Анна вдруг заупрямилась. Мол, дел накопилось, все в развал пришло, пока ее не было.
— Ясак до сих пор Кода не уплатила. Стены пора ремонтировать. Купцы бухарские должны прибыть, — заявила она. — Поправлю дела и поедем в Березов.
Целыми днями проводила она на бесконечных советах со своими подданными, а князь между тем страшно скучал и болтался по окрестностям городка.
По берегу реки, куда ни взглянешь, разбился воинский лагерь. Не одна тысяча белогорских остяков собралась вокруг городка. Говорят, тунгусы с Енисея пришли, большая война будет. В стороне от городка грохнула пушка. Шорин этому очень удивился и пошел по направлению звука.
«Странно, — думал он. — Кода получила высочайшее указание иметь пушки для бережения, но в том же указе есть строгий запрет снимать их со стен».
Скоро он увидел виновниц своего беспокойства. Две пушки малого калибра, установленные на походных лафетах, стреляли по скале, где была импровизированная мишень. Остяки бестолково топтались вокруг страшного оружия, и среди них выделялся бухарскими одеяниями татарин, явно обучающий их стрельбе.
— Но это переходит все границы! — вскипел князь. — Даже если у них война с тунгусами, которые не являются подданными Руси, это не дает им право нарушать царский указ.
Василий развернулся и зашагал в Коду, намереваясь найти Анну и выяснить этот вопрос. Во дворце, а так можно назвать их жилище, княжны не оказалось, и он решительно отправился к белой юрте, в которой любила заседать и управлять своим народом княжна Анна.
Бесцеремонно оттолкнув охрану, которая пыталась остановить его, князь стремительно вошел в юрту. Среди обрывка речи на остяцком языке, которую он услышал из уст княжны, прозвучали знакомые названия: Березов, Обдор.
Столь бесцеремонно князь Василий Шорин попал на высший военный совет. Все присутствующие тут же замолчали. Некоторые схватились за ножи. Такую Анну он еще не видел! Она поднялась на ноги. Величественная, как царица, глаза полны гнева и ненависти.
— Как посмел ты ворваться ко мне? — прочитал он в этих глазах адресованный ему вопрос.
Князь сильно растерялся. Забыв, зачем пришел, разучившись говорить, он смотрел на Анну безумным взором, не в силах взять себя в руки и выйти из оцепенения.
Анна, напротив, быстро взяла себя в руки, потушила свой взор, но величие княгини даже возросло.
— Оставьте нас одних! — приказала царица.
Остяки, не вставая, пятясь задом, покинули юрту. Супруги остались одни, стоя друг перед другом, глаза в глаза. Василий продолжал находиться в каком-то гипнотическом оцепенении под взглядом Анны. Молчание продолжалось недолго. Разговор, вернее монолог, начала княжна:
