Начальник группы Леонард Эдуардович Шварц подвел неутешительные итоги:
– Господа, у нас решительно ничего не осталось из провизии и нет топора, чтобы сделать хотя бы шалаш. Мы можем очень быстро погибнуть от холода и голода, если нам не помогут местные жители, но их еще надо найти. А найти и договориться с ними сможет лишь Григорий Дмитриевич Скобельцын, который знает, где искать, и понимает местные языки.
Скобельцын, молодой казак из пограничного караула Усть-Стрелки, что расположен на слиянии Шилки и Аргуни, у начала Амура, был приписан к экспедиции по личному указанию генерал-губернатора Муравьева, который знал об удачливом охотнике и знатоке жизни аборигенов от сотника Кирика Богданова, того самого, кто помог перехватить «супругов» Остин, вознамерившихся без разрешения сплавиться по Амуру. Генерал посчитал, что Григорий будет полезен экспедиции как проводник и толмач, и не ошибся. Николай Христофорович Ахте включил Скобельцына в состав северной группы и не только не пожалел об его участии в съемке маршрута, но вскоре не знал, как отблагодарить казака за спасение своих людей на разбушевавшейся Олекме. Он один переправился на крохотной оморочке через ледоходную Лену, дошел пешком до Олекминска и привел спасателей, когда его самого уже считали погибшим, а группа пришла в полное отчаяние от безысходности положения.
Вот и теперь Григорий без лишних слов взял одно из двух ружей с зарядами к нему и скрылся в тайге. Леонард Эдуардович взял второе ружье и пошел по берегу, внимательно приглядываясь, не появится ли что-нибудь из дичи, подходящее на обед.
Скобельцыну повезло. Не успел он пройти и двух верст, как наткнулся на свежие следы оленей, запряженных в нарты, а рядом – следы человека. Видно было, что нарты нагружены тяжело и двигаются медленно. Григорий припустил бегом по следу и скоро увидел впереди мелькавшую за стволами лиственниц упряжку. Тут как раз она выбралась на чистое место, и казак понял, почему ее движение было столь небыстрым: на нартах громоздилась туша кабана; груз получился солидный, и поэтому хозяин упряжки не сидел, как обычно, на передке с хореем, а шел возле саней с ружьем в руках и луком за плечами; на левом боку висел колчан со стрелами.
Похоже, орочон, решил Григорий и только собрался его окликнуть, как человек развернулся, вскинул ружье, и, если бы не стремительная реакция на опасность, заставившая Скобельцына уйти перекатом с линии выстрела, лежать бы казаку с пробитой грудью или головой: пуля щелкнула в ствол лиственницы, возле которой он остановился мгновением раньше. Через секунду туда же, зазвенев, вонзилась стрела.
– Ё-хой, брат, – закричал Григорий по-орочонски, – не стреляй! Я русский казак, лоча.
– Встань и покажи пустые руки, – послышался голос орочона. – Ружье, однако, оставь на земле.
Пришлось выполнить приказание, хотя Скобельцын сильно опасался, как бы это не было хитростью. Оставив ружье, он встал, подняв руки над головой.
– Ты зверь? – недоверчиво спросил стрелок.
– Я не зверь, я – человек. Я не хочу тебе зла. Мне нужна твоя помощь.
– Ладно, – подумав, разрешил орочон. – Положи ружье себе на плечо и иди ко мне. Если дернешься, выстрелю.
Григорий подобрал с земли ружье, положил его на плечо и вышел к нартам.
– Однако, правда – человек, – удивленно произнес орочон, разглядывая диковинную одежду казака. Сам он был одет в подбитый мехом кафтанчик до колен с кожаным нагрудником, украшенным вышитым орнаментом, кожаные штаны и мягкие, без каблуков, сапоги; на голове меховая шапка в виде колпака с ушами; на шее висел на кожаном шнурке большой медвежий коготь – оберег от злых духов. – Если бы ты не закричал по-орочонски, я бы тебя убил. Второй стрелой.
– Убил бы, – согласился Скобельцын. – Ты хорошо стреляешь. Наверное, лучше всех в своей общине?
– Однако, это правда, – скромно ответил стрелок. – Вот, кабана убил. Сначала выстрелил из русского ружья, потом добил копьем-палемкой.
– Как же ты пошел на охоту без собачек? – Григорий знал, что орочоны охотятся всегда с собаками.
– Была собачка, очень хорошая собачка – кабан-секач убил. Брюхо ей вспорол. Такая хорошая была собачка! Уй-ю-у-у!.. – Орочон заплакал. Большие слезинки потекли из его узких черных глаз по смуглым щекам и вислым черным усам, капая с них на землю.
– Жаль собачку, – вздохнул казак. Ему действительно искренне было жаль орочона и его собаку: он прекрасно знал, что значит потерять незаменимую помощницу охотника.
Григорию хотелось поскорее выложить орочону свою просьбу, но делать это раньше времени было нельзя: сначала должен быть разговор о жизни, об успехах и утратах, а уж потом все остальное. Казак здесь человек пришлый, орочон хозяин, и хозяин сам спросит, что надо, когда сочтет нужным.
Так и случилось.
Погоревав о погибшей собаке, охотник вытер слезы, стукнул себя в грудь и назвался:
– Никанор.
– Это же русское имя, – удивился Григорий.
– Я – крещеный, – гордо сказал орочон. – Меня крестил сын русского бога Хрисата, очень большой человек Иннокентий.
Скобельцын слышал про нового владыку Иннокентия, но видеть его не доводилось, хотя он сразу понял, что, называя своего крестителя «очень большим человеком», Никанор имеет в виду не его власть, а фигуру. Поэтому он покивал, соглашаясь, ударил кулаком в грудь себя и назвался:
– Григорий. – И предложил: – Будь мне братом, Никанор?
Они обнялись, потерлись носами и обменялись оберегами: Никанор отдал медвежий коготь, Григорий – нательный оловянный крестик. После чего орочон спросил:
– Чем я могу помочь, брат Григорий?
Скобельцын рассказал побратиму о бедственном положении своей группы. Никанор, недолго думая, вытащил из-под кабана копье-палемку с широким обоюдоострым лезвием и несколькими точными ударами отсек от туши одну заднюю ногу с окороком.
– Донесешь?
Казак взвалил окорок на плечо – пожалуй, пуд без малого! – устроил поудобней:
– Спасибо, брат Никанор, донесу.
– Я приеду, привезу соль, чай. Вы никуда не уходите.
– Да куда уж нам идти! А ты нас найдешь?
– Найду. Сахар не привезу – кончился, а русские купцы еще не приходили.
– А китайские приходят? Или маньчжурские?
Никанор подумал, потом отрицательно покачал головой:
– Никогда не видел.
Скобельцын знал от астронома Шварца, что есть какие-то столбы из камней, которые ученый академик из Петербурга посчитал за пограничные знаки, и спросил на всякий случай, не встречались ли они Никанору или другим орочонам.
– Однако, есть каменная куча, – обрадовал побратим. – Мы к ней приходим, и купцы из Якутска к ней приходят. Базар называется.
– Ты нам ее покажешь?
– Покажу. Почему не показать? Тут недалеко – одна ночевка. Мы туда кочуем. Купцы скоро придут. Торговать будем.
