Глава 2
1
Владимир Николаевич Зарин даже предположить не мог, какой гнев у генерал-губернатора вызовет его сообщение о том, что Невельской уехал в залив Счастья с молодой женой. Лицо Муравьева мгновенно покрылось красными пятнами, руки вцепились в подлокотники кресла, рыжеватые усы и бакенбарды встопорщились.
– Я же просил, настоятельно просил и вас, и Геннадия Ивановича не пускать ее.
– Ну, Николай Николаевич, не могли же мы держать ее силой. Она и мысли не допускала остаться тут соломенной вдовой.
– Какой еще, к черту, соломенной вдовой?! – заорал Муравьев. – Она там и месяца не проживет – начнет чахнуть! Вы что, согласились на погибель ее отправить?! Она будет болеть, Невельской возле нее сидеть – он же не сможет ее оставить в беспомощном состоянии! – а дело, важнейшее государственное дело будет стоять?!! Англия, того и гляди, войну начнет, а у нас ни Камчатка, ни Амур ничем не защищены! Вы это понимаете, дорогой мой друг и товарищ?! Вы, двое, поддались взбалмошной девчонке, более того, не выполнили мой приказ…
– У вас была просьба, – вставил Владимир Николаевич, с трудом сохраняя спокойствие.
– Настоятельная просьба! А настоятельная просьба генерал-губернатора означает приказ в деликатной форме – это вы должны понимать, милейший Владимир Николаевич!
У Муравьева как-то по-особому дернулась напряженная правая рука, и лицо исказилось от боли. Зарин вскочил и бросился к нему:
– Ваше превосходительство! Николай Николаевич, дорогой, что с вами?!
– Все-все-все! – Муравьев превозмог себя и расслабленно опустился на сиденье. Краска сошла с лица, он прикрыл глаза, левой рукой отстраняя склонившегося Зарина. – Успокойтесь, Владимир Николаевич. Вам вообще незачем волноваться: вы уже вне моей компетенции, вас переводят в Курскую губернию. Вы ведь хотели именно туда? – он открыл глаза и остро глянул через стол на вернувшегося в свое кресло Зарина. – Можете сдавать дела генерал-майору Карлу Карловичу Венцелю. Он прибывает со дня на день.
– Благодарю вас, ваше превосходительство, – склонил голову Зарин. – Мне жаль, что так получилось.
– Мне тоже очень не хотелось с вами расставаться. – В дотоле жестком голосе генерала прорезались теплые нотки. – Но вы человек умный и понимаете, что ваши конфликты с Запольским зашли слишком далеко. Это же надо дойти до того, что исправляющий дела председателя совета и казачий генерал общаются через посредника, коим выступает чиновник Струве! В другое, спокойное, время я, не раздумывая, предпочел бы вас, несмотря на ваш критический к моим действиям настрой… Не спорьте, не спорьте, – он поднял руку, останавливая возражения Владимира Николаевича, – вы частенько критиковали мои решения и, должен признать, нередко справедливо. Я, в общем, не в обиде. Но сегодня нужен особо не рассуждающий, быстрый исполнитель, и Запольский представляется мне именно таковым.
Муравьев замолчал и начал массировать раненую руку, искоса поглядывая на Зарина. Он явно ожидал реакции на свои слова, и Зарин остался верен себе:
– Боюсь, вы в нем скоро разочаруетесь, ваше превосходительство. Но вы правы: это уже не мое дело. За Курскую губернию благодарю. – Он встал, щелкнул каблуками, – Честь имею! – и направился к выходу.
Муравьев проводил его взглядом и не окликнул, хотя в том, как теперь уже бывший иркутский губернатор уходил из кабинета, так и читались ожидание оклика и надежда на более теплое расставание. «Ничего, пусть помучается, – подумал генерал, – а теплые проводы устроим, когда сдаст дела и соберется отъехать».
Когда за Владимиром Николаевичем закрылась дверь, Муравьев позвонил. В кабинет вошел и вытянулся новый старший адъютант, тридцатилетний капитан Сеславин.
– Кто в приемной, Александр Николаевич?
Сеславин сверился со списком (Муравьев было недовольно сощурился, но тут же понял: адъютант же никого не знает):
– Штабс-капитан Вагранов и чиновник Волконский.
– Пришли вместе?
– Так точно, – кивнул Сеславин.
– Вместе и зови.
Доклад Вагранова о безуспешных поисках пропавшей паровой машины и сопровождавших поиски странных событиях генерал-губернатор выслушал с непроницаемым лицом. Ходил по кабинету, поглядывая на вытянувшегося Михаила Волконского, и молчал.
А странности были. Очень непонятные и неприятные.
Иван Васильевич проснулся рано утром и не сразу понял, где находится. Осмотрелся, медленно поворачивая голову на подушке. Комната с белеными стенами и потолком. Две железных кровати – на второй спал Миша Волконский. Некрашеные стол у единственного окна и две табуретки. Комната похожа на ту, в мугунском трактире, где они ночевали перед поездкой на прииск. На столе – бутылка, два стакана, тарелки: наверное, ужинали…
Как – ужинали?!! Они же сели пить чай на занадворовском прииске, и там что-то случилось!
Вагранов вскочил и выглянул в окно. Улица была залита утренним солнцем; в кронах деревьев, похожих на прозрачные зеленые облака, на разные голоса заливались птицы; где-то неподалеку бухал и гудел бубен. Так и есть – они в мугунском трактире. Однако… знакомая площадка перед трактиром, прошлым утром раскисшая от мелкого, нудного дождя, сейчас была не только сухой, но и местами покрытой молодой ярко-зеленой травкой.
– Ничего не понимаю, – пробормотал Иван Васильевич. – Как мы сюда попали и сколько проспали?
Надо сесть и все спокойно обдумать.
Он так и поступил: оделся, сел на кровать и начал вспоминать, тщательно обкатывая в уме каждый свой шаг. И сразу же столкнулся с тем, что какие-то моменты память восстановить не может.
По всему выходило: его и Мишу чем-то опоили, привезли в Мугун и уложили в постель. Спрашивается: для чего?! Ведь, проспавшись, они могут снова поехать на прииск и довести начатое до конца. И если даже теперь никаких следов машины не найдут – ее, разумеется, уже увезли и спрятали, – все равно останется обвинение занадворовской компании во главе с самим Фавстом Петровичем в умышленном препятствовании официальному дознанию. Хотя… те могут заявить, что никто ни в чем не препятствовал, мол, приезжим стало плохо от целебной настойки, поэтому их перевезли в более удобное место.
Но почему просто не убили?
Опасно. Начнется поиск пропавших. У старосты Кындызыка, а потом у здешнего трактирщика узнают, куда направились посланцы генерал-губернатора, и выйдут на прииск. А там уж обязательно найдется кто-нибудь, чьи трусость, недовольство или желание отомстить помогут добраться до истины, которая для виновных пахнет каторгой.
Лишь одно царапало беспокойством сердце Ивана Васильевича: почему сухо на площадке перед трактиром? После такого дождя, какой лил вчера, земля долго приходит в себя.
Заскрипела кровать. Вагранов поднял голову. Миша Волконский уже сидел и таращился на него заспанными глазами.
