Взгляд Анри снова привлек листок, лежавший на полу, и он потянулся к нему, но доктор перехватил его движение:
– Один момент, месье!
Леперрье вынул из внутреннего кармана сюртука длинный металлический пинцет, подхватил им листок, посмотрел на свет и понюхал, подмахивая ладонью воздух от листка к носу.
– Так я и думал, – удовлетворенно произнес он. – Грубая работа. Должен быть еще очень плотный конверт. Ага, вот он!
Конверт из плотной серой глянцевой бумаги с остатками сургучной печати обнаружился под туалетным столиком. Леперрье прочел вслух каллиграфически четкую надпись: «Мадам Дюбуа в собственные руки, шато Дю-Буа, коммуна Монбазийак, округ Бержерак, департамент Дордонь, Франция», – покрутил недоверчиво головой – ему не понравился почтовый штемпель – и положил конверт на круглый стол, стоявший посреди туалетной комнаты. Потом обратился к Анри – тот сидел на пятках, прижав к щеке Настенькину ладонь, покачивался и что-то бормотал:
– Месье, вы будете читать, что написано в этом письме? – Анри не отозвался. Доктор тряхнул его за плечо. – Возьмите себя в руки, месье. Мадам уже не вернешь, а вам надо знать, что именно ее погубило. – Анри повернул голову, и доктор вскрикнул от неожиданности: – О Боже!
Губы Анри вздулись и стали ярко-красными, на щеке багровел отпечаток ладони Анастасии. Глаза бессмысленно бегали из стороны в сторону. Доктор бросил пинцет с листком на круглый стол, выхватил из кармана носовой платок, обмакнул его в кувшин с водой, стоявший на столе, и, не отжимая, начал промывать щеку и губы Анри. Струйки с лица текли на одежду – Анри не отворачивался и не выпускал руку Настеньки.
– Оставьте ее! – крикнул доктор. – На ее ладони и пальцах яд! Слышите, что я говорю?!
– Ну и пусть яд, – хрипло сказал Анри. – Я тоже хочу умереть.
– Болван! У вас двое детей! Вы о них подумайте!
Доктор все же разъединил руки супругов, оттащил Анри к столу и еще усиленнее стал промывать лицо, ладонь и пальцы Дюбуа. Тот не сопротивлялся, но и не помогал.Он плакал.
Пришли слуги и унесли тело Анастасии. Доктор предупредил их, чтобы были осторожнее и вымыли с мылом обе руки умершей. Потом он отвел Анри в ванную и заставил его тоже хорошенько умыться, и только тогда успокоился, когда увидел, что его лицо возвращается в нормальное состояние.
Они вернулись в туалетную комнату – Анри было все равно, что делать, куда идти, – и Леперрье снова взялся за отравленное письмо. Он даже определил, что это был за яд:
– В тропической Америке есть такая лягушка, Phylobates terribilis, листолаз ужасный, самое ядовитое животное. Для ее яда нет противоядия.
– Откуда вы это знаете? – мрачно спросил Анри. Он уже мог разговаривать, но говорил почти машинально, ощущая внутри себя невероятную пустоту, вполне сравнимую с бездной. Он вглядывался в ее насыщенное чернотой нутро, и ему казалось, что она тоже смотрит в него. Он где-то читал, что это смертельно опасно, но ему было наплевать.
– Врач по своей профессии должен знать яды, чтобы уметь с ними бороться, – ответил Леперрье. – Вам надо прочитать письмо. Я его подержу перед вами, а вы читайте. Может быть, станет понятно, кто и за что убил мадам.
Последние слова доктора вновь резанули по сердцу, но Анри уже вполне сознательно сдержал себя и взглянул на текст. И – вздрогнул: письмо написано по-русски! Письма из России приходили – от Анны Васильевны, матушки Насти, от ее сестер, но этот почерк был ему незнаком. Какое-то нелепое обращение – «Милостивая государыня Анастасия Никитовна!» – и подпись – Анри бросил взгляд в конец письма и снова вздрогнул – «Николай Муравьев». А между ними – холодное, сугубо деловое послание, раскрывающее Настеньке истинное лицо ее обожаемого супруга. Цель его пребывания в России – под вымышленным именем Андре Леграна: шпионаж в пользу Франции, покушения на главу Восточной Сибири (два неудачных), а между делом – попытка изнасилования супруги генерал-губернатора (также неудачная), бывшей возлюбленной Анри Дюбуа, как месть за ее замужество. Откуда ему все известно? – подумал Анри и тут же получил ответ. «Все эти сведения, – писал генерал, – я получил сугубо конфиденциально от наперсницы моей жены, виолончелистки Элизы Христиани, пользующейся у нее полным доверием. Супруга моя ни в чем не виновата, посему не посвящена ни в содержание сего письма, ни в то, что я услышал от мадемуазель Христиани, а Вам, полагаю, следует знать, с какой личностью Вы связали свою судьбу. Не удивлюсь, ежели и Вас Анри Дюбуа (он же Андре Легран) приносит в жертву своей шпионской карьере и своей похотливой натуре. Вы, сударыня, тоже, в каком-то смысле, жертва этой натуры…»
Вот сволочь, подумал Анри, приходя в тихую ярость. Какая же ты сволочь и скотина, генерал! Да, я шпион, я разведчик, это – моя служба, я покушался на тебя – это мое задание, но я не насильник, именно поэтому, как ты пишешь, изнасилование не получилось. Был бы насильник – все бы получилось. А вот кто ты?! Ты – убийца невинной женщины, ангела земного, матери двоих детей! Ты рассчитывал ее убить ядовитыми словами этого поганого послания, но для верности добавил настоящего яду! Чтобы уж отомстить мне – так по самому большому счету. Мелкий и подлый негодяй!
Анри схватил со стола бронзовый колокольчик и отчаянно зазвонил. Минуту спустя в дверях появился дворецкий Байярд.
– Роже, бутылку чего-нибудь самого крепкого и два стакана. Бегом! – приказал Анри. Злоба переполняла его. Ища для нее выхода, он заметался по комнате, но выхода не было.
Леперрье тем временем сложил пинцетом письмо и засунул его в конверт. Карандашиком, извлеченным из кармана сюртука, написал на конверте «Опасно для жизни». Потом протер пинцет тем же носовым платком, которым оттирал лицо Анри, и выбросил его в корзиночку для мусора. Все делал тщательно и аккуратно. И – говорил, пока проводил эти манипуляции:
– Месье Дюбуа, как врач, констатировавший убийство, я должен об этом доложить полиции. Сам факт и свои соображения. Как я понял, письмо пришло из России, хотя российского штемпеля на нем нет. Тропические лягушки из Америки, я думаю, тоже там не водятся. Все это как-то слишком экзотично и даже пошло, несмотря на трагические последствия. Впрочем, пусть в этом разбирается полиция.
– К черту полицию! – хрипло сказал Анри. – Я сам разберусь!
Байярд принес стаканы и распечатанную пузатую бутылку арманьяка. Анри отослал его движением руки, наполнил стаканы.
– Я не пью натощак, – отказался Леперрье.
Анри, не обратив на его слова никакого внимания, несколькими крупными глотками опустошил свой стакан и налил снова.
– Осторожнее, месье, вы опьянеете, – предупредил доктор.
– Идите к дьяволу! Мне надо напиться, чтобы смыть с себя всю эту грязь, – кивнул Анри на конверт и опрокинул в себя второй стакан.
С этого и началось.
Он был пьян до похорон Анастасии. Когда приехал полицейский комиссар и попытался его допросить в присутствии все того же Леперрье, Анри, еле-еле ворочая языком, послал его куда подальше.
