Он оказался прав – насчет отсутствия денег, но категорически не согласился с Екатериной Николаевной, когда она предложила дать Дмитрию Васильевичу какую-то сумму взаймы.
– Это – не выход, а ловушка. Жить в долг – дорога в пропасть.
Екатерина Николаевна вызвалась поговорить с Леной, и та некоторое время отказывалась от развлечений, а тут на тебе – приглашение на царский бал.
– С ума сойти! – только и сказал Николай Николаевич. – Бедный Молчанов!
Не знал и знать не мог Николай Николаевич, что всего через шесть лет Дмитрий Васильевич действительно сойдет с ума и преждевременно уйдет из жизни. Может быть, не выдержит склонности к разорительным развлечениям своей легкомысленной супруги, а может, по другой, весьма значимой для его репутации причине, а именно – став невольной жертвой войны между генерал-губернатором и миллионщиком Занадворовым. Скрупулезно выполняя поручение Муравьева по сбору компрометирующих золотопромышленника материалов, он будет обвинен Занадворовым в получении взятки. Муравьев возьмет его под защиту, приказав посадить своего недруга в крепость, однако тот не напрасно говорил, что «утопит генерал-губернатора в золоте», – Сенат золотопромышленника оправдает, а на молодого чиновника непосильным грузом ляжет печать мздоимца. Печать, тяжести которой не выдерживает ни один совестливый человек.
Впрочем, не исключено, что в гибели молодого чиновника повинны обе причины, а какая из них больше – уже не суть важно.
Ради справедливости следует сказать, что в истории с Занадворовым пострадал и сам генерал-губернатор: недруги – а их у него всегда было немало как в Сибири, так и в столице – постарались выставить его самодурствующим деспотом, не считающимся с законами, и в какой-то мере оказались правы. Правда, на служебном положении Муравьева это никак не сказалось, а вот на семейном…
Но не будем слишком забегать вперед.
Собственно, не о Молчанове вспомнилось Николаю Николаевичу в связи с «мужицким балом». Молчанов – это так, небольшая деталь, главное было в приглашении на бал именно его, Муравьева, с супругой . И в том, что случилось на этом балу.
А случился ни много ни мало тихий скандал. С участием самого императора. Ну, тихий лишь для окружающих – Николай Николаевич склонен был считать его слишком громким, с ужасом ждал страшных последствий, но, к великому его изумлению, ничего подобного не произошло.
Николай Павлович подошел к Муравьевым, когда они, войдя в Гербовый зал, довольно-таки растерянно озирались, оказавшись среди широкой колонны разносословных пар, шествующих по периметру зала мимо скульптур древнерусских воинов со знаменами, как бы охраняющих вход, и далее – вдоль ряда огромных позолоченных колонн с французскими окнами между ними. Мундиры, фраки, сюртуки… шелк, бархат, кружева платьев… блеск и сиянье золотого шитья, орденов, драгоценных камней и жемчуга… одуряющие ароматы парфюмов… шорох подошв и перестук каблучков по паркету… И несмолкаемый говор… говор… говор… как будто тут и там перекатывались по камням струи горного потока…
– Муравьев!
Император не просто подошел, а словно возник из глубины этого шествия, в глазах Муравьевых невольно став как бы порождением и средоточием его. Белый бальный мундир, голубая лента ордена Святого Апостола Андрея Первозванного через правое плечо и звезда ордена, крест Святого Георгия на черно-оранжевой ленточке в петлице – все максимально скромно и все максимально величественно, как и подобает императору.
Николай Николаевич испытал трепет, склоняя голову:
– Ваше величество!
Екатерина Николаевна присела в глубоком реверансе. Николай Павлович подал ей руку, помогая подняться:
– Мадам!
– Моя супруга Екатерина Николаевна, ваше величество, – выдавил Муравьев. Через силу, потому что увидел, как по-охотничьи блеснули глаза императора, понял, что может дальше воспоследовать, и растерялся.
Оглянулся, как бы ища поддержки у окружающих, но фланирующие пары обтекали их, старательно делая вид, что ничего не происходит. Так ведь и верно, ничего не происходило – что ж он перепугался-то?
Император – красавец даже в свои пятьдесят пять! – обольстительно улыбнулся Екатерине Николаевне.
– Что ж ты, Николай Николаевич, столько времени прятал от нас такое очарование? – произнес он, глядя на нее, а не на Муравьева.
– Не любители мы балов, ваше величество, – неожиданно даже для себя сказал Муравьев и, внутренне махнув рукой – что еще остается? – добавил: – Мы и сейчас уходим. У Екатерины Николаевны разболелась голова.
– Вот как! А я как раз собирался пригласить вас, сударыня, на прогулку по дворцу и Малому Эрмитажу. Здесь после восстановления появилось столько милых уголков. Вы ведь первый раз во дворце?
«Это было явное, без обиняков, приглашение на уединение. Да что же это творится? – подумал Муравьев. – Значит, правду говорят про донжуанские похождения царя? Что ж, придется защищаться».
Он набрал в грудь воздуха, чтобы отказаться от лестного предложения, хотя отлично понимал, что это – конец всему. Кто это сказал: делай, что должно, и будь что будет? А, неважно, кто, важно, что правильно сказал. И с изумлением услышал негромкий, но твердый голос Екатерины Николаевны:
– Благодарю вас, ваше величество, но мне уже показывали и дворец, и Малый Эрмитаж. И рассказывали, сколько сил своей души вы вложили в его восстановление, давая личные указания архитекторам Стасову и Брюллову. Воистину вы – великий государь!
Николай Павлович оторопел – это Муравьев явственно увидел по его глазам – и спросил, чуть ли не шепотом, наклонившись к лицу Екатерины Николаевны:
– Кто?
– Вы, ваше величество, – с легким удивлением ответила она. – Другого государя у нас нет.
– Кто показывал и рассказывал?! – еще ниже склонился император.
– О, простите, я не поняла, – отстранилась Екатерина Николаевна. – Ее высочество Елена Павловна. Она оказала мне незаслуженную честь, пригласив на эту экскурсию, и много о вас рассказывала.
То ли Муравьеву показалось, то ли на самом деле за последними словами жены тенью скользнул какой-то второй смысл, но император резко выпрямился, секунды две стоял, как бы раздумывая, потом пригладил усы и усмехнулся:
– Жаль, очень жаль… что меня опередили. Но гид у вас был превосходный. Что ж, не смею больше задерживать.
Не дожидаясь поклонов, он повернулся и растворился в бальной толпе.
Муравьевы пошли на выход.
«Что-то теперь будет», – подумал Николай Николаевич, но оказалось, что произнес вслух.
– Полагаю, ничего, – сказала Катрин. – А тут, и верно, скучно и неинтересно. Наши балы в Иркутске много лучше.
– Почему ты полагаешь?
– Потому что имя великой княгини – гарантия неприкосновенности. А тебе она вообще покровительствует. Ты для нее как был, так и остался пажем Николашей.
