Машка умела действовать нестандартно. Обычно женщины обнажаются постепенно, им еще и разговор приятный перед этим подай, на ушко непристойности пошепчи, а они будут делать вид, что все это им в новинку, словно голого мужика в своей жизни раньше и не видели. Пономарева же выставила на этот раз свои прелести сразу и напоказ. Хочешь — смотри, любуйся, разогревай фантазию, а хочешь — сразу лапай, мни.
— Ну, Машка, скоро все у нас хорошо пойдет. На бабки немыслимые поднимаюсь. С нужными людьми встречаюсь. Так что держись меня, — Лацужба сгрузил свою ношу на диван, стал раздеваться.
— У тебя ж там была какая-то Катька, кажется? — поинтересовалась Маша.
— С ней уже все. Завязал. Больше не нужна.
— А как она в постели? — Пономарева знала, что мужчин заводит, когда женщина расспрашивает их о своих предшественницах, хотя сами мужики не любят, когда им подруги рассказывают о тех, с кем спали раньше.
— С Катькой неинтересно. Слишком большое у нее все там. Даже не за что зацепиться. Трешься, трешься, а ни ей, ни мне никакого толку. То ли дело — с тобой кувыркаться.
— Бедненький мой, помучиться тебе с ней пришлось. Ну да ничего, сейчас наверстаешь. Иди ко мне.
Лаша сбросил одежду, сбегал на кухню, вернулся с подносом. Глотнул коньяка прямо из горлышка, спросил:
— А ты выпьешь?
— Потом, Лаша, все потом. У нас с тобой впереди целая вечность удовольствия.
Дыхание кавказца стало хриплым.
16
Вечность удовольствия. Это много или мало? Казалось бы, глупый вопрос, особенно для тех, кто в уютном гнездышке упивался плотской любовью. Можно, отрешившись от мирских сует, заниматься диким сексом и не знать, что в соседнем доме старуха с косой уже точит свое орудие…
В дом-сталинку, стоявший напротив дома Машки Пономаревой, вошел долговязый тип в вязаной спортивной шапке, натянутой на глаза. В правой руке он держал футляр от гитары. Шел он вполне уверенно, будто эта лестница была ему давным-давно хорошо знакома. Со стороны он вполне мог сойти за сезонного музыканта, который снимал здесь квартиру. Впрочем, никто, кроме него, на лестнице не появлялся и уж тем более не требовал отчета в стиле «откуда? куда? зачем?». А на тот случай, если бы подобные расспросы возникли, у Ильи Прудникова (а именно он это и был) имелись ответы: «Я из группы «Креативный муравей». У нас здесь квартирник. В 73-й. Как нет такой? О, черт, спасибо. Я адресом ошибся. Что играем? Да классический русский рок играем».
Приближаясь к очередной лестничной площадке, Илья заметил стоявшую спиной женщину. Судя по хорошо различимым всхлипам, она плакала. Биатлонист внутренне напрягся, не желая, чтобы плачущая оглянулась. Пройти незамеченным мимо нее не представлялось возможным. Киллер, стараясь не выдавать возникшего в нем напряжения, спокойно прошел мимо. Он понимал, что женщина, каким бы горем она ни была убита, слышала его шаги. Чтобы его не могли ни в чем подозревать, он бросил женщине чисто по-соседски «здрасте», словно давал понять, что идет свой.
Женщина лишь кивнула в ответ и даже не обернулась. Илье этого было достаточно. Остаток этажей он преодолел без лишних препятствий. На последнем этаже деловито осмотрел люк, ведший на чердак. Вскрыть его не составило труда. Прудников сделал это быстро и относительно бесшумно. Жителям ближайших квартир было не до того, чтобы подглядывать в смотровые «глазки». У одних очень громко играла музыка, у других шла оживленная дискуссия, сопровождаемая грохотом посуды, у третьих — плакал ребенок.
Оказавшись на чердаке, киллер прошел несколько метров и раскрыл футляр. Естественно, никакой гитары там не было и быть не могло. Там находились элементы снайперской винтовки, которую Илья со знающим видом принялся собирать. Его движения были четкими, без какой-либо суеты или спешки. Когда винтовка оказалась собранной, биатлонист выбрал подходящее, по предварительным прикидкам, слуховое окно. Расчеты оказались верными — оно выходило как раз на окна нужной квартиры соседнего дома.
Не снимая оружие с предохранителя, Прудников поднял винтовку и направил ее в нужную сторону. Он прильнул к оптическому прицелу, разглядывая то, что происходило в квартире Машки Пономаревой. «Ух ты ж, блин! Не мишень, а секс в большом городе какой-то, — подумал он. — Не, я все, конечно, понимаю. Я убийца. Но какой я убийца? Всякий раз, когда я убивал, я убивал отпетых мерзавцев… Может, и этот хрен тоже мерзавец. Но вот эта атмосфера, этот смачный секс слегка очеловечивают Лацужбу. Он выглядит не как закоренелый преступник, а как любящий мужчина в объятиях любящей же женщины… Гадство. Прочь, прочь все эти мысли! Хочется верить, что для меня это все очень скоро закончится, и закончится хорошо. Надеюсь, Борис Аркадьевич говорил правду. Выполню еще пару заказов, и меня выпустят на волю по-настоящему. Без этого короткого поводка. В конце концов, я ведь не знаю, на кого конкретно работаю. А значит, не смогу никому выдать заказчика. Так что шанс выжить есть».
Биатлонист постарался хотя бы на время отмахнуться от собственных мыслей. Все эти рассуждения бередили душу, вызывали неуместные в данной ситуации воспоминания и мечты. В них можно было утонуть, упустив подходящий для нажатия спускового крючка момент. На несколько секунд он отпрянул от оптического прицела и помотал головой, будто таким вот образом разгонял свои мысли. Вернувшись в положение для прицеливания, Илья снова стал разглядывать резвящуюся на широком расстеленном диване парочку. Там уже давно не было понятно, кто на ком лежит. Но было яснее ясного, куда «скачут лошади их необузданной страсти». Еда и напитки на сервировочном столике были едва тронуты. Исходя из этого, киллер предположил, что перед ним лишь «первый акт марлезонского балета». И вскоре любовники, скорее всего, сделают перерыв, чтобы подкрепить силы. Вот тогда и можно будет улучить подходящий момент и сделать то, что давеча приказал этот загадочный Борис Аркадьевич. «Этот чертов Борис Аркадьевич», — мысленно уточнил для себя Прудников, пытаясь рассмотреть через прицел другие детали интерьера, помимо «трахадрома», сервировочного столика и развевающихся в открытом окне штор. Шторы в этом деле немного мешали, но пару других предметов мебели, акустическую систему и плазменный экран напротив дивана разглядеть удалось. Над самим диваном на стене в модной современной рамке висела какая-то картина, отличавшаяся насыщенностью красок. Киллер сумел разобрать, что на ней была изображена Мальвина, держащая во рту нос Буратино. Это открытие вызвало у него улыбку, грозившую перерасти в смех и даже в хохот. Однако Илья сдержался.
Лацужба и Пономарева тем временем замерли и спустя несколько секунд поднялись и подвинулись ближе к столику. Прудников тут же снял винтовку с предохранителя и приготовился к тому, чтобы спустить курок. Однако совершенно неожиданно он услышал позади себя какой-то шорох. «Это явно не кошка», — мгновенно мелькнула мысль в его голове. Обернуться он не успел — что-то весьма увесистое опустилось ему на голову. В глазах тут же потемнело. Киллер потерял сознание и рухнул на чердачное покрытие.
17
Есть ли в этом мире что-то, кроме женщин и футбола, чтобы так сильно притягивало внимание мужчин? Безусловно, есть, и это — рыбалка. Воспетая поэтами, рассказчиками анекдотов, она издревле привлекала мужчин. И если первобытный человек, прихватив с собой гарпун, шел на рыбалку в надежде прокормиться, то для большинства современных мужских особей она давно превратилась в символическое действо. Если у нынешних рыбаков и осталось что-то от первобытных времен, так это возможность выглядеть одинаково. А разве не так! Ведь на рыбалке с ходу и не отличишь, где министр, а где электромонтер, где генерал, а где сантехник. «Рыбацкая одежда» на время стирает барьеры и социальную принадлежность. Порой лишь опытный внимательный взгляд в состоянии определить, кто именно сидит над удочкой. Например, по неприлично дорогим часам на руке…
