Инцидент вроде бы уже и забываться стал, но когда сели обедать, Олег, как положено, водочки из хрустальной опрокинул… Вот тут и произошло: сначала закашлялся он, потом побагровел, упал со стула, задергался так, как будто родимчик бьет. И вот уже месяц в постели, левая половина тела хоть слабо, но шевелится, а правая начисто парализована! Врачи только руками разводят, мямлят что-то насчет переутомления, стрессов… Да здоров он, как бык… был. Виктория Иннокентьевна всхлипнула, закончив повествование.
Цыганка задумчиво покачала головой, затем неожиданно спросила:
– А где точно дача строится? – Узнав место строительства, изрекла: – Зря вы в этом месте строите – проклятое оно. Там не то что жить нельзя, останавливаться ненадолго не рекомендуется.
– А этот нищий?
– А он только добавил: он ауру пробил.
– Так что же делать-то?!
– Откажитесь от дачи, и нищего того найти надо.
– Галь, помоги, – Виктория Иннокентьевна вцепилась в руку цыганки, – помоги, озолочу!
– Не знаю, милая, не знаю, – ворожея задумчиво покачала головой, – если только барона попросить. Он с Арсентием на короткой ноге: тот контролирует попрошаек… Ладно, что смогу – помогу. Только дай мне фотографию твоего благоверного. – Забрав фотографию мужчины, добавила: – А к врачам не обращайся больше, не помогут они!
Через час Виктория Иннокентьевна на маленьком изящном «Ситроене» подъехала к зданию мэрии. Поднялась на второй этаж, открыла массивную дверь с табличкой «Приемная». В приемной комнате сидел какой-то мужчина с черной папкой, за компьютером – новая секретарша. Молоденькая, и юбка до безобразия короткая, определила с ходу Виктория Иннокентьевна.
– Куда вы?! Нельзя, он занят! – Секретарша дернулась со своего места, но Виктория Иннокентьевна, даже не взглянув на нее, быстро вошла в кабинет отца. Фифа какая, еще указывать будет мне, что можно, а что нельзя!
Отец в кабинете был один и с кем-то говорил по телефону о долге какому-то Водоканалу. Увидев дочь, он кивнул ей и продолжал разговор. Женщина села в кресло, огляделась: стол, стулья, кресла, сервант с сувенирами и подарками, телевизор, сейф – вроде ничего не изменилось. Хотя нет, портрет Ельцина, да большой какой, где он такой достал?
– Ну, что нового, Вика? – Хабалов положил трубку, участливо посмотрел на дочь.
– Да ничего, все так же. – Виктория Иннокентьевна достала из сумочки сигареты, закурила. Она знала, что отец не любит, когда она курит, но сделала это специально: предстоял серьезный разговор, и этим она хотела подчеркнуть свою независимость и решительность.
– Ты была сегодня у Олега? – Иннокентий Петрович встал из-за стола, сел в кресло напротив дочери.
– Нет. – Дочь больше ничего не говорила, только курила, внимательно смотрела на портрет президента.
– Я сегодня звонил в Москву, договорился: на той неделе приедет крупный специалист из ЦКБ…
– Пап, подпиши постановление о сносе дачи. – Виктория Иннокентьевна, не докурив сигарету, нервно затушила ее в пепельнице.
– Ты… чего это, Вика? – мэр недоуменно уставился на дочь.
– Ты понимаешь, что, как только мы связались с этой дачей, у нас все пошло наперекосяк.
– Ты с ума сошла, мы туда уже вбухали только своих миллион зеленых!
– Да ладно, папик, не свисти. Еще скажешь, нажитые непосильным трудом…
– Вика, что с тобой? – Хабалов встал из кресла, подошел к дочери, присел перед ней, взял ее за руку.
– Пап, ты знаешь, что о тебе уже говорят по городу? А я знаю. И потом если ты серьезно намерен выдвигаться на должность губернатора, то тебе уже сейчас пора подумать о своем имидже. А эта дача сейчас у всех как бельмо в глазу. Вот мы намеревались в мае поехать в Испанию. И что? Поездочка накрылась! – Виктория Иннокентьевна со злостью посмотрела в глаза отцу. – И кто я теперь? Вдова при живом муже. Через день ходить в больницу с передачками и слышать, как за спиной злорадствуют даже мои бывшие подруги? – Женщина всхлипнула, закрыла лицо ладонями.
– Вика, успокойся, все устроится… – Иннокентий Петрович достал носовой платок, подал его дочери, – ну-ну… не надо, дочь…
– Пап, – Виктория Иннокентьевна с мольбой во взгляде подняла заплаканное лицо к отцу, – ну, ради меня оставь эту дачу, я чувствую, что все это из-за нее. Я тебе потом объясню, просто сейчас мне это трудно осознать.
– Ну, хорошо, хорошо, если ты так против нее настроена… Ну, продадим кому-нибудь, ладно, сколько-то там потеряем…
– Нет, только постановление о сносе как незаконно построенной. – В голосе дочери было знакомое железобетонное упрямство. Давить надо прямо сейчас: уж кого-кого, а своего папика она изучила.
– Ну, ладно, Вика, потом обсудим, иди. У меня дел сегодня невпроворот, день какой-то бешеный…
Выпроводив дочь из кабинета, Иннокентий Петрович подошел к окну, задумался. А может, действительно Вика права? Город ахнет: мэр снес дачу у собственного зятя. А тот, видать, надолго залег. А мне она что, нужна, дача эта? Когда ею заниматься? Славик, его давний друг, из аппарата президента, вчера звонил: если выборы в городе пройдут хорошо, то есть как надо, то дорога для него в кресло губернатора будет расчищена. Вот тогда я развернусь! – Иннокентий Петрович повернулся к портрету Ельцина и подмигнул ему. – А дача… да хрен с ней, с этой дачей, что я, не заработаю, что ли, еще?
Глава VII
Александр Юрьевич Тихорецкий ожидал Пашу-Пианиста в Измайловском парке. В центре Москвы встречу не назначил, чтобы избежать какой-либо случайности. Он прогуливался вдоль аллеи и откровенно наслаждался теплым апрельским солнцем.
С Пашей они виделись давно, года четыре назад. О работе с этим агентом он до сих пор вспоминает с удовольствием. Использовал его в самых острых мероприятиях и в таких ситуациях, когда их лучшие технари пасовали перед, казалось, невыполнимой задачей. А он брался и справлялся с любым заданием безукоризненно. Ни разу за все время, что он с ним работал, он не сделал ни одного прокола.
Особенно запомнилась та операция, по дипломату из Пакистана. Паша ехал с ним в троллейбусе, а он – с ребятами своего отделения – следом за троллейбусом на автомашине. Агент вытащил бумажник у объекта, на остановке передал его им. Проверили – не то, нужной информации не было! Передали Паше бумажник, он его положил обратно пакистанцу во внутренний карман пиджака, из другого кармана вытащил записную книжку, передал снова его ребятам. Теперь было то. За две минуты всю книжку пересняли, обратно передали агенту, и он снова положил эту книжку туда, откуда взял. За десять минут операции пакистанский дипломат так ничего и не почувствовал. Тогда они раскрыли всю сеть…
Четыре года назад Александр Юрьевич с сожалением сдал Пашу в архив. Это было при Бакатине. В их отдел нагрянула проверка. Проверяющий из Центра, бывший партийный работник, когда ознакомился с личным делом агента, устроил ему и его руководству разнос: «…Нам нужны агенты идейно преданные и политически подкованные, а не уголовники…» Много они сдали тогда хорошей агентуры, а теперь попробуй сейчас, набери таких. Человек, который даже с уважением относится к Конторе, бежит от нас как черт от ладана: грязью поливают все кому не лень! Добром это не кончится!
