Я утверждаю, что людей в равной мере завораживает то, на что они надеются, и то, чего они боятся, но эти эмоции противоположны друг другу. Нам не может быть интересно все. Нейтральное нам не интересно. Если рассматривать надежду и страх как противоположные концы спектра, то, согласно моей теории, людей интересует только то, что находится на концах, а середина им безразлична.
Два противоположно направленных влечения – страх и надежда – исходят из разных психологических потребностей. Потребность переживать страх коренится в необходимости научиться избегать опасностей. Надежда порой помогает нам приступить к осуществлению трудоемких, пугающего масштаба задач, но вместе с тем она может быть тесно связана и с потребностью быть счастливым.
* * *
Произведения искусства нравятся нам, в частности, потому, что напоминают, в том числе на бессознательном уровне, о реальных вещах, которые нам интересны. Те же творения, которые внушают нам страх или надежду, притягивают нас в наибольшей степени.
Особенно нам нравятся образы объектов, которые находим полезными в эволюционном смысле. Это с наибольшей очевидностью проявляется в том, что мы не можем оторвать глаз от пейзажа – как на картине, так и в реальности.
При всей популярности абстракционизма люди, которые не особо увлекаются искусством, как правило, отдают предпочтение простым пейзажам и натюрмортам. В своем отнюдь не научном, но от этого не менее интересном проекте художники Виталий Комар и Александр Меламид создали серию картин под общим названием «Выбор народа», созданных на основе социологического опроса представителей разных народов, где их спрашивали, что они хотели бы видеть на картине. Самым удивительным оказалось постоянство выбора. Жители разных стран отдавали предпочтение красивым пейзажам (но для многих было желательно, чтобы там присутствовали и люди).
Оказывается, многое из того, что нам хочется видеть в пейзаже, восходит к нашим фундаментальным потребностям. Психолог Джон Боллинг и педагог Джон Фолк провели исследование и выяснили, что дети младше восьми лет предпочитают изображения африканской саванны любым другим пейзажам. Став старше, они уже предпочитают изображения той местности, в которой росли. В африканской саванне прошла большая часть эволюционной истории человечества, поэтому у нас есть генетическая предрасположенность к ней, со временем преодолеваемая реальным жизненным опытом.
Пейзажи, которые нам нравятся, реальные или нарисованные, обладают следующими элементами: вода, фауна и разнообразная флора, особенно цветущие и плодоносящие растения. Такой пейзаж обладает явным преимуществом с точки зрения возможности выживания: ведь ясно, что там не умрешь от голода и жажды.
Нам также нравится, когда видна линия горизонта, вероятно, для того, чтобы вовремя узнать, что нас ждет. Мы любим деревья с низкими ветвями, вероятно, потому, что на них легче залезть. Нам нравится выглядывать из безопасного убежища, где мы все видим, но укрыты от стихий и недоброжелательных глаз. Балконы и веранды нравятся нам потому, что служат хорошим наблюдательным пунктом и одновременно убежищем. В части интерьера наши предпочтения диктуются соображениями безопасности. Психологи Матиас Спёрле и Дженнифер Стич провели эксперимент, в ходе которого предлагалось расставить мебель на плане спальни. Выяснилось, что люди предпочитают ставить кровать так, чтобы видеть дверь, но чтобы их из двери видно не было.
Пожалуй, самое любопытное то, что нам больше всего нравятся открытые пространства с низкой травой и немногочисленными деревьями. Хотя некоторым кажется, что в короткой траве есть что-то искусственное, исследования показывают, что наши представления о природе в ее диком состоянии полны заблуждений. Природные заповедники в современном мире отнюдь не служат образцом дикой природы: они изменены человеком; люди вносят изменения с таким расчетом, чтобы помочь выжить определенным видам животных (а остальные пусть позаботятся о себе сами). Правда, в Нидерландах есть заповедник, идущий вразрез с этой тенденцией; там стараются как можно меньше вмешиваться в естественный ход событий. В этом заповеднике пасутся стада оленей и других травоядных, и каждую зиму примерно 20 процентов поголовья погибает от голода. Трава съедена там настолько, что кажется коротко подстриженным газоном. Деревья тоже сравнительно немногочисленны, потому что животные съедают побеги, не давая им вырасти. У нас дикая природа ассоциируется с темным лесом, а там, скорее, городской парк. Этим объясняется наша любовь к паркам и подстриженным лужайкам: они отражают ту естественную среду, в которой эволюционировали наши предки. Мы стрижем газоны, имитируя то, что делали за нас стада травоядных, на которых мы охотились.
То, что мы отдаем предпочтение тем пейзажам, в которых можем жить припеваючи, кажется разумным и естественным. Более того, глядя на различия между группами людей, можно предсказать, какой пейзаж они предпочитают. Например, есть теория, что в обществе охотников-собирателей мужчины специализировались на охоте и изучении окружающего мира, а женщины – на собирательстве (хотя отчасти все они занимались тем и другим). Следует отметить, что данная теория вызывает горячие споры и ее никак нельзя назвать общепринятой. Как бы то ни было, она предсказывает, что женщинам больше, чем мужчинам, нравятся картины с растительностью, а мужчинам больше, чем женщинам, нравятся картины с изображением открытого пространства. Предпочтениям, кстати, можно научиться. Ботаник Элизабет Лайонс, изучая художественные предпочтения людей, выяснила, что современным фермерам удалось перебороть в себе врожденную эстетическую предрасположенность и отдавать предпочтение не тем пейзажам, которые радуют глаз, а тем, которые обещают хороший урожай. Антропологи Эрих Синек и Карл Граммер выяснили, что чем старше дети, тем более пересеченную местность они предпочитают – вероятно, потому, что с возрастом они ощущают себя более способными такой маршрут преодолеть.
Природа до сих пор очень сильно манит нас, даже если мы не вполне это осознаем. Доказано, что прогулки на природе улучшают мозговую деятельность и, согласно исследованиям психолога Джона Зеленски, делают нас счастливее, тогда как прогулки по городу в этом смысле бесполезны.
Теория, согласно которой люди смотрят в первую очередь на то, что хорошо для них, предсказывает, что им должно нравиться смотреть на изображение еды. Однако на первый взгляд это не соответствует действительности. Люди не украшают стены картинами, изображающими их обычный рацион питания. Но если задуматься о плодовых деревьях и животных как об источниках питания, тогда мы действительно любим смотреть на еду, пусть и в ее натуральном состоянии. Возможно, все дело в том, что приготовленная еда – слишком недавнее наше изобретение, и генетическая предрасположенность к ее лицезрению еще не успела выработаться. Видимо, этим объясняется то, что мы любим смотреть на фотографии оленей, а не на фотографии отбивных. Есть, кстати, разновидность натюрморта, где изображаются охотничьи трофеи. Возможно, это промежуточное звено между рисунками живых животных и гамбургеров.
Общую тенденцию отдавать предпочтение пейзажной живописи можно интерпретировать как неосознаваемое желание обмануть себя, внушить себе, что мы находимся в красивом, природном, безопасном месте. Это соответствует теории надежды из данной главы.
