* * *
Вещи, которых мы боимся, притягивают нас потому, что часть нашего мозга трактует пугающую информацию как важную – независимо от того, правда это, полуправда или ложь. Вещи, которые внушают нам надежду, притягивают нас потому, что надежда делает нас счастливыми и позволяет лучше подготовиться к будущим трудностям.
3. Радость обнаружения паттернов
Мы любим закономерности и повторения. Их приятно переживать, когда они очевидны, и не менее приятно их обнаруживать, когда они поначалу скрыты. Замечая закономерность или паттерн, мы испытываем удовольствие, которое психолог Элисон Гопник сравнивает с оргазмом. Паттерны в пространстве, такие как текстура стен, важны, поскольку зачастую обозначают смежные поверхности.
Временные паттерны, которые мы наблюдаем в музыке и причинно-следственных связях, тоже важны. Замечая, что одно регулярно следует за другим, мы можем делать точные предсказания, а это, в частности, важно для выживания. В отсутствие наставника или какой-то внешней системы наказания/поощрения мы входим в режим самообразования, то есть познаем закономерности и паттерны мира практически без обратной связи. Во многих случаях наши предсказания оказываются правильными. Я говорю здесь о приземленных, мирских предсказаниях, например что ваша нога не провалится сквозь пол, когда вы переступите порог спальни, или что то, что вы принимаете за облако в небе, действительно является облаком. Всякий раз, когда вы видите что-то знакомое, речь идет о выявлении паттернов, будь то звук собачьего дыхания, улыбка друга или вкус молока.
В процессе эволюции у нас в мозге выработались гиперчувствительные детекторы паттернов, потому что цена ошибки, когда вы их (например, тигра) не замечаете, куда выше цены ошибки, когда вы видите то, чего нет. Редактор журнала «Skeptic» Майкл Шермер называет это паттерноманией. Наша гиперчувствительность проявляется во множестве когнитивных искажений с такими причудливыми названиями, как иллюзия кластеринга (когда мы объединяем в единую группу случайный набор объектов), парейдолия/апофения (когда мы придаем структурный смысл случайному или неопределенному набору сигналов, например видим портрет Иисуса на жареном тосте) и иллюзорная корреляция (когда мы наблюдаем ожидаемую взаимосвязь, даже когда ее нет). Мы говорили, что страх перед аутизмом побуждает людей верить в то, что вакцины могут вызывать аутизм, но здесь играет роль еще один фактор – иллюзорная корреляция. Так уж случилось, что у детей аутизм диагностируется примерно в том же возрасте, когда им делают много прививок. Сначала их вакцинируют, а затем они становятся аутистами. Это превосходный пример того, как люди видят причинно-следственную связь там, где имеет место лишь корреляция.
Однажды я слышал историю о преподавателе Питере Ревеше, который очень интересным образом учит студентов понятию случайной величины. Половину студентов он просит 100 раз подбросить монетку и записать результат (орел или решка). Другую половину он просит просто записать последовательность из ста (в общей сложности) орлов и решек, как им взбредет в голову, но так, чтобы она выглядела случайной. Затем они должны написать обе последовательности орлов и решек на доске. После этого он войдет в класс и попытается угадать, какая из них действительно случайная. Чтобы угадать случайную последовательность, ему достаточно одного взгляда: это та последовательность, где встречаются длинные цепочки из сплошных орлов или решек.
Люди склонны недооценивать вероятность повторения одного и того же исхода несколько раз подряд, а ведь в длинных цепочках случайных событий это происходит практически неизбежно. Когда это происходит, люди склонны думать, что это не может быть случайно, что за этим должна скрываться какая-то закономерность. И тогда они начинают строить догадки на предмет того, какие механизмы могут скрываться за этими, как им кажется, неслучайными процессами.
Ближе знакомясь с изучаемым предметом, например, выучив язык или разобравшись в музыкальном стиле, мы начинаем замечать в нем все больше и больше паттернов. Это можно рассматривать как накопление «словарного запаса» паттернов. Когда мы в первый раз слышим речь на незнакомом языке, то ничего не понимаем, а воспринимаем ее как непрерывный поток звуков. Звуки могут отличаться друг от друга, но в главном они для нас неразличимы: мы не знаем, каково принципиальное отличие одного звука от другого. Мы не можем сказать, где заканчивается одно слово и начинается следующее. Часто бывает так, что, когда дождь только начинается, на окне можно увидеть определенное расположение капель. Когда он пойдет в следующий раз, расположение будет несколько иное, но казаться оно нам будет таким же, потому что мы не можем усмотреть в этом никаких закономерностей. Когда мы смотрим на людей другой расы, их лица порой кажутся нам совершенно одинаковыми, тогда как на самом деле внутри каждой расы существует огромное разнообразие черт. Эксперименты показывают, что люди гораздо точнее идентифицируют представителей своей собственной этнической группы, нежели «чужаков».
Но в любом языке есть свои закономерности. Если много раз слушать иностранную речь, разные звуки и их комбинации становятся узнаваемыми. Раньше я не мог уловить разницу между китайским и японским языками, а сейчас, начав изучать китайский, могу отличить мандаринский диалект от кантонского.
Аналогичным образом и музыка может звучать для нас одинаково, пока мы не накопим музыкальный «словарный запас», чтобы уметь отличать один музыкальный жанр от другого. Мой дед в свое время пришел к выводу, что современная поп-музыка нравится молодежи из-за слов, ведь, дескать, разные песни отличаются друг от друга только словами, но не музыкой. Сколь бы ни казалась мне невероятной его неспособность отличить музыку Duran Duran от Beastie Boys, для него это все действительно звучало одинаково. Разумеется, даже фанаты поп-музыки зачастую не могут провести различие между разными жанрами электронной танцевальной музыки, пока не вникнут в предмет. А вы можете отличить музыкальный стиль хаус от стиля транс? А джангл от дабстепа? А вот для фанатов этих направлений разница очевидна.
Паттерны также обеспечивают эффективность человеческой памяти. Например, запомнить последовательность из девяти букв «нрцфдумсд» может быть трудно. Однако она намного упростится, если перегруппировать те же буквы следующим образом: «ЦРУ МДФ НДС». Если человек знает, какие словосочетания скрываются за этими устойчивыми аббревиатурами, тогда ему нужно будет запомнить лишь три единицы информации вместо девяти. Когда вы открываете для себя возможности облегченного запоминания, это наполняет вас радостью – об этом, видимо, позаботилась эволюция, – ведь это требует с нашей стороны меньше усилий. Запоминание паттернов – это своего рода хранение информации в памяти в сжатом виде. Когда вы замечаете какой-то паттерн, то вам нужно запомнить лишь его символ, а не все то множество элементов, из которых он состоит. Глядя на буквы, мы знаем, какие линии важны, а какие второстепенны. Это позволяет нам легко читать одни и те же слова, написанные разным шрифтом. Человеку же, незнакомому с нашим алфавитом, это может доставлять трудности, если он еще не научился толком отличать одну букву от другой по каким-то характерным чертам.
