— Радий? Полонский? Ты? — в голосе отца звучала искренняя радость.
Сотканный из тумана отец обошел меня и двинулся к Кузьме. Полонский? Я слышала о Радии Полонском много лет, и все время папа говорил о своем лучшем друге как о человеке незаурядном. Часто отец вспоминал, что его друга в институте называли Кузьмой. Кузьмой Могильным. Как-то на лекции по русской литературе они сидели на последней парте и горячо спорили о сбежавшем на запад хоккеисте. Отец доказывал, что спортсмен не имел права бросать свою страну, Радий придерживался диаметрально противоположного мнения. Они ругались так громко, что преподаватель, рассказывающий о творчестве Козьмы Пруткова, прервал пояснения и поднял Полонского с места.
— Будьте так добры, повторите, что я только что сказал? — прищурился он сквозь толстые стекла очков. Вырванный столь грубым вмешательством из хоккейной стихии, Радий торопливо выпалил:
— Вы сказали, что образ Кузьмы Могильного пародировал литературное эпигонство.
Последовала секундная пауза, после чего тишину аудитории взорвал гомерический хохот. С тех пор Полонского в институте звали не иначе как Кузьмой. Когда мама спрашивала, где Полонский теперь, папа уклончиво отвечал, что пути их разошлись, хотя он очень об этом сожалеет. Но разве я могла соотнести папиного Кузьму и моего гнома? Папиному другу должно быть не меньше сорока пяти лет, в то время как моему не больше семнадцати! Я плохо знакома с миром тонких субстанций, и, вероятно, там все как-то иначе, чем у нас. И возраст астральной сущности исчисляется по своим, инфернальным законам.
— Я, Миша, я, — усмехнулся довольный произведенным эффектом Кузьма.
— Лиза, познакомься, это мой лучший друг, — улыбнулся туманный папа.
— Мы знакомы, — стараясь угодить отцу, как можно душевнее ответила я, не очень понимая, радоваться мне или огорчаться этим обстоятельством.
— Думал, мы больше не встретимся? — не обращая на меня внимания, мстительно прищурился гном.
— Да нет, Радий, что ты! Наоборот, я очень ждал встречи с тобой! Приезжал в лечебницу. Уговаривал Мирослава Юдина, чтобы он тебя отпустил.
— И почему же не уговорил?
— Да, понимаешь ли, тут какое дело… — замялся отец. — В общем, когда я приехал, Мирослав отвел меня в смежную комнату, отгороженную от твоей стеклом, и показал, как ты беседуешь с духами. Он сказал, что тебя нельзя выпускать, ты представляешь опасность для самого себя и для других. В той смежной комнате был магнитофон, записывающий каждое твое слово, и кинокамера, которая снимала все твои действия. Признаться, меня удивило, что психиатр так внимательно за тобой наблюдает, но Юдин сказал, что ты — необычный случай. Он пишет по тебе кандидатскую диссертацию и рассчитывает защитить еще и докторскую. Затем я приехал через полгода, однако Мирослав уже не работал главврачом. Его место занимал хмурый человек, который даже не стал со мной разговаривать. Указал на дверь и заявил, что во вверенном ему заведении здоровых людей не держат. Здесь лечат серьезно больных.
— Врешь, Басаргин! Себя выгораживаешь! Но ты не думай, Мишаня, я больше не позволю тебе одному проживать наши денежки. Я пришел за своей частью присвоенных тобою капиталов.
Приближающаяся сирена «Скорой помощи» прорезала утреннюю тишину. Сначала она звучала очень тихо где-то вдалеке, но постепенно тревожный сигнал усиливался, звук нарастал до тех пор, пока не показалась белоснежная машина с красным крестом на борту. Охранник выбежал вперед, встречая медиков, и, в напряжении вытягивая шею, принялся ждать, пока врачи осмотрят больного, сделают укол, уложат на носилки и погрузят в машину. После введения лекарства четкие контуры туманной отцовской фигуры стали бледнеть, пока не слились с бесчувственным телом на носилках.
— Вроде бы живой! — воскликнул врач, нащупав пульс на папином запястье. И, обернувшись, скомандовал шоферу: — Гони в областную клинику. Нужна срочная операция. Дела неважные, но можем и успеть.
Взвыла сирена, и «Скорая помощь» помчалась в областной центр.
— Ну что же, я вполне удовлетворен! — странно улыбаясь, проговорил Кузьма. — Получилось даже лучше, чем я планировал. Сердечный приступ Мишани дал нам возможность перемолвиться словечком. Очень надеюсь, что ваш, Лиза, отец не доедет до областной клиники.
Приблизившись к малышу, он попробовал забрать у Гоши терракотовую трубку. Гоша вцепился в нее мертвой хваткой и не отдавал.
— Заберите у сына мою вещь, — приказным тоном распорядился отцовский друг.
— Зачем? — не поняла я. — Разве подарки назад забирают?
— Я фигурально выразился насчет подарка, — поморщился гном. — Мне было нужно, чтобы ваш отец, Лиза, увидел трубку в руках своего внука. И испугался, поняв, что это я передаю ему привет. Он должен был увидеть, как близко я подобрался к его семье. Но в целом это моя вещь. Она нужна мне. Заберите трубку.
— Как видишь, Гоше она тоже нужна.
— Ну что же, не хотите отдавать по-хорошему, не надо. Мы пойдем другим путем…
Гном задумчиво смотрел на охранника, который только теперь подхватил Гошу на руки, чтобы занести на участок.
— Другим, — тихо повторил он и, переведя взгляд на меня, подмигнул.
США, 1918 год
— И все-таки вы, сэр Артур, удивительно наивный человек! — усмехнулся Гудини, ловко орудуя ножом и вилкой, разделывая сочный кусок мяса у себя на тарелке. — Как специалист в области иллюзий, я не могу не предупредить о том, что вас откровенно дурят.
С всемирно известным иллюзионистом Конан Дойль познакомился в Лондоне, ибо не мог пройти мимо всего необыкновенного и удивительного. Чего стоил один только номер американского кудесника «Исчезновение слона»! Хотя прославился Гудини не этим трюком, а своим уникальным искусством освобождаться из наручников в резервуарах с водой. Целые толпы зевак могли засвидетельствовать, как однажды он был подвешен в мешке к карнизу небоскреба, но успешно выбрался. В другой раз неподражаемый Гудини прошел на глазах множества людей через кирпичную стену. Кроме того, писатель своими глазами видел, как его приятеля сбросили с моста в Темзу закованным в наручники и кандалы с тридцатикилограммовым шаром, и он через несколько минут всплыл, размахивая наручниками.
Уникальные трюки, которые исполнял этот невысокий элегантный человек, заставляли сэра Артура трепетать от восторга. Фокусник, в свою очередь, благоговел перед легендарным сыщиком, созданным неистощимой фантазией писателя, хотя и не жаловал шарлатанов, к которым причислял спиритуалистов. Знакомство переросло в дружбу, и обе знаменитости при каждом удобном случае наносили друг другу визиты, обходя углы и стараясь не затрагивать острые темы. На этот раз за столом в богато обставленном доме Гудини, расположенном в фешенебельном районе Нью-Йорка, собрались не только старые приятели.
На обеде присутствовали жена Гудини Бесс, а также друг фокусника, адвокат Бернард Эрнст. Конан Дойль прихватил с собой обожаемую Джин и, конечно же, незаменимого секретаря. За столом говорили о войне, о необходимости помочь армии, кто чем может, а когда подали горячее, речь, вопреки обыкновению, зашла о спиритуализме. Сэр Артур неосторожно выразил уверенность, что Гудини — блестящий медиум, просто не знает об этом.
