Это все выглядело ужасно логичным, поэтому дочери больше не заикались про самсунг, тем более что Маше потом подарил смартфон какой-то старшеклассник.
Письма приходили еще несколько месяцев – преимущественно через соль для ванн, гели для душа и пару раз даже через зубную пасту, но потом что-то застопорилось: пару раз были короткие записки на баночках с йогуртом («Я теперь сижу на лошади и вдыхаю пар», «Отмечали собачью Пасху, настаивали песок на кедровых орехах, теперь десять долларов в час»), небольшое письмецо было на упаковке китайского чая – там написал, что перевели работать в китайскую баню и подает голому полотенце, но было сразу понятно, что китайская баня – это как бы почтовый индекс, поэтому получилось, что подает голому полотенце – не самая приятная работа.
В какой-то момент письма прекратились: ни один предмет в доме не являлся чем-либо, помимо своей самоочевидной предметной ясности, все как будто окончательно устоялась в своих значениях и перестало двоиться, дробиться и плыть перед глазами. Супруга-невротик Жанна после работы забирала младшую дочь Лизу из школы (вторая смена), долго шла с ней дворами через грязь микрорайона. Как-то их облила с ног до головы грязью проезжающая мимо машина, и Жанна сказала дочери, нервно отряхивающей бледными ручками запачканный подольчик плаща:
– Автомобиль. Его повысили, он теперь уже сам полотенце, им вытирают, им что только не вытирают, даже одетого вытирают иногда. Теперь он зарабатывает нам на машину, скоро будет машина у нас.
Она поняла, что теперь супруг пишет письма через грязное; так оно и было. Через месяц она нашла в грязи мобильный телефон – прислал телефон. Отмыла, включила, позвонила последнему набранному контакту, но трубку сняла женщина и сказала, что сейчас еще пока никого нет, пусть позвонит через неделю. Через неделю около дома остановился большой черный автомобиль, блестящий и красивый, как вечерняя ноябрьская лужа, подернутая синевой и хрупкостью инея, – Жанна выглянула в окно и сразу все поняла: заработал на машину. Бежала по ступенькам, почти не дыша, подошла к машине, легла на нее – чистая, теплая, как заокеанский закат. Из машины вышли люди в одинаковых костюмах и протянули Жанне ровную, как капля, металлическую капсулу, похожую на изящный термос.
– Распишитесь вот тут, – показал ей один из этих людей (кажется, их было четверо) единственную пустую строчку в заполненной непонятной вязью бумажной книжице. Жанна расписалась, люди сели в машину и уехали, осталась только Жанна и капсула.
Она принесла капсулу домой, но не могла толком понять, как ей распорядиться: то ли это ключ от заработанной машины (но что нужно сделать, чтобы машина снова приехала? И что делать с четырьмя людьми, которые, судя по всему, прилагаются к машине? Это были те самые, одетые?), то ли это тоже письмо, но о чем? Жанна потрясла капсулу, поставила ее на стол, как будто это ваза. Взяла телефон, отмытый от грязи неделю назад, позвонила по нему и снова спросила, тут ли Игорь. Какая-то веселая взмыленная женщина ответила: тут, тут, Игорь тут, сейчас я его позову, потом долго-долго слышались просто шумы, как будто работает телевизор или где-то вдали гремит вечеринка, и к телефону подошел какой-то Игорь и начал кричать: что, что? Я не слышу, что? Когда вернусь? Скоро вернусь уже, не переживай. Да просто на работе задержался, да! Я же говорил, я же предупреждал, что тут что-то вроде корпоратива, клиенты из Воронежа приедут, ну! Скоро приду, не переживай, чего ты. Ну какая капсула, что ты несешь? Оставь на столе, не прикасайся, ничего не трогай, я приду и все сам посмотрю, что там за капсула. Ничего не трогай, я скоро буду, я уже практически есть, только ни к чему не прикасайся.
Через неделю Жанна позвонила по этому телефону снова, и Игорь снова кричал сквозь какой-то праздничный шум: да я сейчас уже практически выхожу! Просто тут надо еще пообщаться, клиенты приехали, скоро буду! Приготовь что-нибудь, как я люблю, все, не могу больше, потом, потом.
Супруга Жанны звали не Игорем, но она точно знала, что это именно он, просто сейчас он работает Игорем, который все не может уйти с этой дурацкой вечеринки, не может вернуться домой и посмотреть эту чертову капсулу. Наверное, машину у него забрали за долги, а капсула – это вообще что-то страшное. Ну, хоть по телефону может общаться.
Оля, кричал Игорь в трубку, я перезвоню, я просто не могу вообще разговаривать, они наливают, они постоянно наливают, сука, я вообще уже ничего не соображаю! И гремела фоном боевая вечерняя музыка, хищная, как макияж.
После этого Жанна перестала звонить, но тогда ей самой начали звонить какие-то женщины и срочно требовать Олю. «У нас для нее есть важное послание, – говорили женщины. – Ее ждет один человек. Ждет в месте, где никто никого не ждет». Жанна отключала телефон, но ничего не помогало, он все равно звонил и звонил, и когда все четверо ее детей сообщили, что пора как-то с этим всем уже завязывать, Жанна сделала то, что и должна, – взяла с собой детей, положила в сумку эту дурацкую капсулу и отправилась в то место, куда они раньше часто ездили все вшестером, на маленький лесной обрыв над почти детской, кукольной речкой Слепкой, открутила крышечку капсулы (все же это был термос) и аккуратно вылила все содержимое в реку, стараясь не дышать.
Возвращаясь домой, она заметила, что на оранжевом пожарном ящике во дворе больше нет замка, кто-то его сорвал грубо, безжалостно, будто бы ломом.
– Подождите минутку, – сказала она детям. Дети подошли к подъезду и начали сверлить ее взглядами, полными ненависти.
Жанна присела перед ящиком, открыла крышку и заглянула вовнутрь. Там не было ровным счетом ничего – только желтый влажный песок. Работа закончилась, начался отдых, поняла она. Хотя, конечно, ей пришлось основательно потрудиться, чтобы заслужить отдых от этой изнурительной, неуместной связи с тем, чему нет названия. С тех пор больше не было никаких передач, никаких посылок и никаких писем, дочери выросли, удачно повыходили замуж и родили других дочерей, супруг вернулся с заработков за океаном и привез денег на новую квартиру и загородный дом (оказалось, что его посадили в тюрьму на 20 лет за убийство по неосторожности, а потом выпустили, и выяснилось, что толком-то и не виноват, поэтому судился и отхватил гигантскую компенсацию), и все они жили долго и счастливо, и Жанна только один раз все-таки спросила: слушай, а кого я тогда все-таки вылила в реку, кого ты все-таки убил? А он засмеялся и ответил: тебя.
Кто не спрятался
Всякий раз, когда кто-то оказывался в квартире, в дверь тут же начинала колотить, как будто за спиной распаковывает набор ножей грабитель, квартирная хозяйка, пришедшая за ежемесячной платой. Она всегда являлась без предупреждения именно тогда, когда Лила «приводила» так называемых «гостей», хотя это были, чаще всего, и не гости вовсе, просто случайные какие-то персонажи – Лила старалась не приглашать никого, да и нечего стараться было, ее всегда, еще с детских лет, смущало и сковывало обязательное и неизбежное, как камень в стене, присутствие в доме людей, даже самых родных, непосторонних, но когда являлись вдруг эти случайные, неродные, хозяйка была тут как тут, и стояла в прихожей, как оскорбленное божество, и обвиняла молчаливым покачиванием связки ключей на указательном пальце, какой стыд.
