Анисия разрывается между этими чувствами – между необходимостью принадлежать
а) Борису, который не видит в ней Творца;
б) Григорию, который не видит в ней Женщину.
Я и Женщина, и Творец, понимает Анисия.
Как это страшно, как это прекрасно. «Что же мне выбрать?» – спрашивает она у мудрых книг в переплетах из бледных совьих кож.
Ей тяжело выбрать, ей тяжело определиться, она страдает.
В итоге конечно же к ней в дверь стучится Виноградный Человек, ничем иным это не могло закончиться.
– Давай одевайся и пойдем, – сообщает Виноградный Человек.
Он в принципе по форме вполне человек, однако его контуры определяются странным нагромождением плотных кистей черного винограда – будто из винограда какой-то опасной силой притяжения, ветром каким-то потусторонним сложило человека, но нет ни рта, ни носа, ни глаз – только налитой, спелый, черный виноград.
– Идти далеко, – говорит Виноградный Человек, – но по дороге ты можешь питаться виноградом.
Анисия послушно идет за Виноградным Человеком – неделю, две, месяц. По дороге (которая иногда проходит через не очень уютные места – лес, болото, католическое кладбище слонов, сад пионерских скульптур) она отщипывает от Виноградного Человека сочные ягоды и утоляет ими голод и жажду.
В итоге, когда они наконец-то дошли до реки, от Виноградного Человека остался только каркас, полупустой скелет мягких виноградных ветвей, голеньких сетчатых кисточек: Анисия съела весь виноград.
– Ну давай, – шепчет она взволнованно, – давай теперь говори, кто я.
– В общем, посмотри сама, – указывает Виноградный Человек в сторону реки.
Анисия смотрит на свое отражение – вместо головы, глаз, рук и ног, спины и живота у нее виноград. Черный, спелый виноград, загляденье! Впрочем, сюрприз не из приятных – Анисия тоже стала Виноградным Человеком, вот уж кто бы мог подумать!
– Теперь твоя очередь быть Виноградным Человеком, – сообщает ей компаньон, бывший Виноградный Человек, состоящий из веточного каркасика. – Такие уж правила, не фиг выть. – (Анисия начала немного подвывать от ужаса.) – Теперь ты должна найти такого же идиота, который не может определиться между двумя божественными предназначениями, ни одного из которых он не достоин, провести его к этой реке и позволить ему съесть тебя во время пути полностью, сожрать до последней ягоды – кстати, это очень больно, когда ягоды отрывают, ужас какая боль, я вначале тебе не говорил, – и когда он это сделает, ты, как и я, освободишься от всего вообще.
– А без этих ягод, – всхлипывая, спрашивает Анисия, все еще верящая в очищение и самореализацию через страдания, – ну, когда ягоды уже съедены и от тебя остается только каркас, ты наконец-то понимаешь, кто ты? Наконец-то все открывается, да?
– Да нет, ничего не открывается, – пожимает плечами бывший Виноградный Человек. – Просто становится немного легче. Ягоды тяжелые, весят килограммов пятьдесят. А когда их съедают, становится легче.
И он перешел реку прямо по воде, такой он стал легкий – как облачко!
Забыл, как выглядят женщины
Ковалицын проснулся весь липкий от ужаса: он забыл, как выглядят женщины.
За окном все было тяжелыми белым – пока Ковалицын спал и забывал, валил снег и помогал ему забывать; теперь снег жирно и как-то по-польски уговаривал деревья и троллейбусы постоять, отдохнуть, отдышаться, а у Ковалицына волоски на подбородке дрожали – забыл!
Поставил чайник, открыл журнал «Симфония» и трет пальцем глянец: возможно, вот так? Или даже так? Страничка мод – самая показательная, на ней женщин одевают в звериные шкуры и пускают на арену танцевать кровавый парад, здесь должно быть все понятно – нет, Ковалицын видит что-то пестрое и угрожающее, он ничего не узнаёт, все здесь – чужое. Руки, ноги, темные полосы внутри живота – все это когда-то могло быть на этих страницах, но он ничего не узнаёт, все ему – чужое.
Ковалицын выбежал в подъезд и от безысходности дежурил три часа под лестницей. Когда мимо шли заснеженные мужчины и женщины в треугольных шляпах, он выскакивал весь всклокоченный и пытался рассмотреть их, пока они неуютно прошмыгивали мимо. К сожалению, он так и не вспомнил, как выглядят женщины. Одну из них ему даже посчастливилось затянуть под лестницу и дотла раздеть, зажав ей рот оранжевым шарфом, – ноги опять же, какие-то темные полосы внутри живота, кошмарные железные складки из детских сказок про смерть, маслянистые волчьи глаза где-то в глубине, если насильно развести пальцами, стройный куриный сустав с клочьями чего-то насекомого и разноцветного – всё чужое, всё неизвестное ему, и ни одной зацепки, ни одного луча света не выбивается из этих одиозных отверстий, чтобы помочь ему вспомнить, осветить его жизнь и вывести его из сумрака.
Ковалицын вернулся домой (пострадавшую женщину он как-то умудрился одеть и вытолкать из подъезда назад во двор, чтобы она отдышалась и постаралась не думать о плохом) и включил радиоточку.
– Три угла, – сказали в радиоточке, – три кольца – это как три слона: кольца с живыми подвижными хоботами и размножаются через лень и грязь. Посередине – живая кукла матрешка. Открываешь ее – и так четыреста раз. Приблизительно вот такое зрелище.
– Спасибо, – прохрипел Ковалицын. – Я не могу вспомнить, но верю вам на слово.
– Еще у тебя воспаление оболочек мозга, – добавило радио, – поэтому ты и забываешь такие простые вещи. Но это ничего, иногда помогают антибиотики.
Ковалицын повалился на паркет и, взмахивая руками, точно отгоняя невидимого медведя, уснул. Ему снились прозрачные гибкие ампулы с антибиотиками, пахнущие чем-то больничным и революционным – когда одну из ампул внедрили в алый мраморный шприц и поднесли к его уху, чтобы он услышал, как антибиотик внутри перекатывается, он приблизительно понял: ну да, женщины какие-то вот такие же, все как-то вот так теперь будет, как-то так.
Совершенно другое
Фармацевту Вешникову нравится пловчиха Маша. Он приглашает ее в кафе, он приходит к ней домой поиграть в настенный теневой бильярд, он даже дарит ей подшивку газеты «Око». Маша выглядит умной, много молчит, по вечерам выбрасывает в форточку одноразовые контактные линзы.
Фармацевт Вешников очень хочет узнать все о пловчихе Маше. Он изучает содержимое ее шкафов, читает ее блокноты и менструальные календарики («Маша не каждый день может плавать, оказывается», – удивился Вешников), пьет чайное вино с ее подругами и заражается от них неизлечимыми вирусами красноречия и пустословия.
И все ему мало; кажется ему, что Маша что-то скрывает.
« Давай попробуем встретиться раньше », – однажды предлагает он.
Маша кивает и вынимает из головы небольшую пластмассовую уточку, потом аккуратным движением вставляет ее в слот в форме уточки, расположенный глубоко в затылке Вешникова.
