Младенец скосил глаз и зачавкал погремушкой, которая размеренно превращалась из веселой пластмассовой округлости в растрепанное изжеванное мочало печальной наружности.
– Прозерпина, немедленно перестань! – прикрикнула я и замахнулась рукой, как бы в шутку – вдруг она (или он?) испугается и перестанет чавкать. А что, если оно (он? она?) больно (болен? больна?) и чавканье – это симптом? И отросточек – это язвочка? Наверное, у нее генное расстройство, и теперь это будет мальчик Только маленький очень.
Но я не помню, чтобы неделю назад у меня был ребенок. Разве что я была точно уверена, что это мой ребенок. Потому что я кормила его грудью. Это не так весело, как когда кормишь грудью мужчин, но очень щекотно, и при этом чувствуешь себя первозданно и защищенно, как будто Бог укрылся между твоими лопатками и раздражительно поддразнивает твое тело сладким зудом чести и райскости. И если бы ребенок был чужим, у меня не было бы молока.
– Как тебя зовут? – спросила я у ребенка.
Он недовольно, злобно зачавкал и начал хрипло лаять.
Я пошла в спальню, села за компьютер.
На мой e-mail пришло семь писем, и восьмое – от мыльного демона.
«Я все про вас знаю, – писал он, – вчера вы посылали письмо Никите Семенову, так вот, ваше письмо не дошло, потому что специальная шлюзовая система не позволяет мыльным демонам вашей интернет-зоны такое пропускать. Вы написали ему: „Я помню, как мы лежали на рельсах, а я мечтала, чтобы ты меня изнасиловал“. Такого не пересылают в письмах, поэтому потрудитесь не отвечать на это послание, потому как мыльный демон автоматичен, и воспользоваться иной почтовой службой, иначе мы расскажем вашему начальнику, что вы цедите из груди молоко при помощи венчика для сбития яиц. Всего хорошего».
Я не цедила из груди молоко венчиком, но понимала, что начальнику на это будет наплевать. Поэтому я написала демону письмо. Мне некому было писать письма – из-за ребенка. Когда у тебя появляется ребенок, из жизни исчезают все мужчины, кроме того, кто связан с его появлением. Мой ребенок был явлен на свет без участия мужчин, потому что последние несколько лет ко мне домой никто не заходил даже для того, чтобы принести счета и бумаги.
«Дорогой мыльный демон! – написала я. – Вы бы зашли, что ли, на чашечку чая или кофе, а то и киселя – есть у меня и сливки к киселю, знаете, как он будет вкусен со сливками. А если вы питаетесь младенцами – что же, и тут у меня для вас имеется сюрприз невиданный, почти два младенца в одном…
Всегда ваша…»
Тут я задумалась, потому что забыла свое имя. Пришлось обратиться к паспорту. Паспорт сказал, что звать меня Игнатом и что умер я еще в XIX веке от падения лошади на то место, где, по несчастью, покоилась моя спящая голова (возможно, в старинных паспортах именно так и писали, упоминая дату смерти вместе с ее причиной… но кому нужен паспорт мертвого человека, особенно если этот человек жив и не того пола?). Я закрыла паспорт и решила, что продам его на рынке. Или обменяю в Клубе филофонистов на диск PEARL JAM.
Младенец поднял взор на люстру и кислым голосом сказал:
– Фекалии не отмываются.
Я присела всей душой, пробежалась на цыпочках до ребенка, подернувшегося серой кисеей, и тихо спросила:
– О чем ты?
– Не отмываются, – уныло сказал младенец. – Я и так пробовала, и сяк – а они ни в какую. Это только кажется, что ничего не остается. И-и-и-и, пошло-поехало… а как жить, если это все известно? Как? – Он вопросительно посмотрел на меня.
Кажется, я должна была дать какой-то ответ.
Наверное, это девочка. Она о себе говорит как о девочке.
Я подошла к окну, оно дрожало из-за идущего рядом поезда. Могла же сидеть там, на его жестких скамьях, думать о кружевных вопросах проводницы («Будете одеяло брать?»), тихонечко выглядывать в свистящее окошко тамбура и курить в закутке между вагонами. Вместо этого мне приходится нянчить и кормить непонятного младенца, который внешне на меня не похож, а внутренне… а вот внутренне не знаю – я не знаю, что у него (или нее?) внутри.
* * *
Демон от меня не отстал.
Следующее письмо от него было коротким:
«Я не смог доставить ваше письмо Игорю, потому что Игорю оно не нужно. Вместо Игоря я доставил это письмо Василию Кобдышеву, вы его не знаете, но ваше письмо спасет ему жизнь. Впрочем, он на него все равно не ответит, потому что я вымарал обратный адрес. Впредь постарайтесь писем Игорю не писать, потому что они все равно до него не дойдут».
Я никогда не писала Игорю писем, поэтому мне было очень интересно посмотреть, чт о я написала ему. Оказывается, результат действия может существовать без самого действия, результатом которого этот результат является.
Тут мой мозг заклинило, и я полчаса искала в холодильнике кнопку «reset». На этот раз ею оказалась упаковка крабовых палочек – я расстроенно и задумчиво слопала все, макая их в желтый майонез.
«Здравствуйте, Игорь! – гласило высланное демоном якобы обратно письмо. – Вчера я уронила ваши часы с балкона – я могу сказать, что сделала это специально, но вы мне не поверите. Потому что потом я очень переживала и даже выбегала под балкон, чтобы подобрать часы. Их подобрали какие-то мерзкие дети из соседнего подъезда, что-то там из них вынули; в общем, я решила не забирать их – все равно все разрушено, все нарушено.
Отчего я вам пишу? Просто хочу сказать, что помню про вас, про все, что было, я даже телефон ваш помню, хоть ни разу вам не звонила, и помню, как зовут вашу тещу, чье имя вы сами постоянно забываете – вы же именно так говорили. Я больше не буду писать вам, потому что меня преследуют демоны – один из них уже похитил наших детей-близнецов, поэтому я не хочу, чтобы второй сделал близнецов из нас с тобой.
С любовью, Марина».
Меня так не звали. Я не была Мариной. Кем я была – хрен его знает.
«Хорошо, что я не Ада», – сказала Алиса».
Наверное, мыльные демоны отвечают за распределение времени в Интернете? Возможно, если письмо нарывается на демона, он может послать его в любую вселенную, в любое время. Поэтому не исключено, что демон просто нарвался на письмо, которое я написала через пять лет, но вернул его по ошибке на пять лет назад, ко мне. Наверное, демон вневременной – существует в пространстве Сети и связывает ее временные континуумы.
Или меня через пять лет просто приаттачили к чьему-нибудь письму (неизвестно, каких размахов достигнет цивилизация в конце-то концов!), но связь рухнула в самый неподходящий момент, отчего я материализовалась немножко не в том времени и немножко без памяти.
Очень скоро я поняла, что без памяти был и мир, в который я попала. Каждое утро мир забывал, в каком порядке находились его составляющие, – он мог забыть о гигантской березе во дворе, о нескольких кварталах города и о банальном продуктовом магазине, куда я уже не смогла забежать купить младенцу творога. Иногда мир просто обесцвечивался, иногда менял одежды и балансировал на согнутой ножке между моими ушными раковинами. Газеты печатались на непонятном языке, люди на улицах переговаривались в основном мысленно, сами улицы то появлялись, то исчезали.
