В одну ночь у них родилось четверо детей, четверо чужих детей родилось и ушло навсегда в одну и ту же ночь – будем считать, ушло в новую самостоятельную жизнь; разницы ведь никакой – у некоторых это происходит за семнадцать-двадцать лет, у некоторых этого не случается никогда, а у них все случилось за одну-единственную ночь, неплохой опыт. «Краткосрочный опыт материнства – именно то, чего не хватает современным драматургам», – смеется она, вытирая слезы прощания; а дядя Гиви уже сидит усатым пятилетним мальчиком, только что получившим первого своего дареного коня из картона, на хорошенькой земляной табуреточке вместе со свежеобретенными бабушкой Коорей и другой, безымянной для постороннего бабушкой, которая вместе со своей еще, возможно, не совсем мертвой дочкой печет сладкие вишневые пироги. «Сегодня будет сладкое», – радуется усатый малыш, который первый раз в смерти обнаружил что-то по-настоящему волшебное; видимо, это и есть счастье; видимо, это и есть главные эффекты чуда нежелательного рождения.
Люди и другие люди
…когда Тт выгоняет Оо из дома на мороз, потому что «не то» («Что-то не то», – мотивирует он свои отлучающие Оо от дома поступки, грустно моргая), а потом годами – годами! – при виде Оо начинает кровоточить, мироточить, вынимать из-под кожи крохотных дойных коровок и тут же доить их кончиками пальцев: «Такое вот нежное пенное молоко любви до сих пор бурлит в моем организме, милая Оо, и только ты меня понимала, и только ты меня, и я до сих пор тебя, но я с тобой не могу никак, прости. Только ты, но не могу, я не, меня тут уже ждут, чтобы мне на шею наложить жгут, а ты, Оо, вовсе не жгут, а литр прохладного жидкого камня, лунного колчедана, и всё вокруг нас – красота и кислота», – но слово «прости» заменяет все остальные слова, которыми когда-то придушивал сонную утреннюю Оо. Всегда приятно, когда человек превращается в Прощеное Кровавое Воскресенье – во всяком случае, его в любой момент можно попросить отрецензировать твою рукопись, и он счастлив будет отказаться.
* * *
…когда 343 придумывает для 221 нескольких жарких любовников системы «Пассат», и вот они уже всей чужеродной толпой уезжают на пылающем «пассате» в Калифорнию, расположенную на задворках воображения 343, и, пораженный разнузданностью собственных фантазий, 343 напрочь прекращает отношения с 221, а также выгоняет ее из дома на мороз, потому как вот прямо сейчас мчится по морозу эта тройка жаркая, удалая с блинами да спиртными настойками, ну сверни уже за угол и уезжай с ними подальше, но 221 вместо этого просто бродит заснеженными дворами до утра, нарочно медленно, пока не заснет на какой-нибудь лавке. Потом, когда 221 где-нибудь встречает 343, он от нее отворачивается и делает вид, что не знаком с ней. «Заснула! На лавке! Уехала в Киргизию собирать гашиш! Предательница!» – думает, отворачиваясь, 343, и внутри его головы сжимаются знакомые, родные кулаки. Он бы скорее женился на этих кулаках: они тугие, крепенькие, как бутоны чьего-то нераспустившегося будущего.
* * *
…когда?? постоянно говорит про () горькую правду: () несчастна, () поразительно одинока, () живет жизнью, которой даже после смерти не живут, бедная-бедная (), а ведь сама виновата, сама! При этом мимо иногда проходит виноватая () с неправдоподобно худой и тонкой гончей собакой-иглой под мышкой, и собака вонзается лапами в ее тонкие икры, и () хихикает от щекотки, и вот уже садится в гоночный самолет и мчится за океан выигрывать в казино какой-то невзрачный американский штат и небольшой недостроенный дом в Эквадоре, у?? и такого нет, у него вообще ничего нет, кроме постоянно заказанного столика в кафе «Виктор» (столик держат для него каждую пятницу), и сидя за столиком с друзьями, он постоянно говорит про () горькую правду: «Она снилась мне, она была несчастна, у нее под глазами черешневые пятна, я знаю ее как свои пять пяльцев, в нежных кольцах которых я вышивал когда-то ее портреты, но теперь уже другие портреты вышиваю, а ее пусть вышивают этими седыми собачьими иглами. Эй, слышишь, ты несчастна!» Она его не слышит, но если ее спросить, она будет повторять: «<Я счастлива, я счастлива, я счастлива, я абсолютно счастливый человек».
* * *
…когда Щавлев начинает жениться на Щавлевой и всем кричать об этом со всех углов: «Я, Щавлев, женюсь! Ого-го! На Щавлевой женюсь!» Вот дурак, хочется мне сказать ему, зачем жениться, у вас же одинаковые фамилии.
…когда у Щавлева заканчивается период женитьбы на Щавлевой и он уже кричит всем: «Я, Щавлев, не женюсь более! Потому что у нас с Щавлевой, как выяснилось, одинаковые фамилии! Какой толк в этом союзе?!» Вот дурак, хочется мне сказать ему, я же тебе говорила. Но я ему ничего не говорила. Отсюда вывод: если хочется что-то сказать только с единственной целью – чтобы потом говорить «Я же тебе говорила!», – приходится игнорировать страх ошибиться приблизительно в половине случаев.
* * *
…когда Елена-мальчик регулярно говорит Елене-девочке: «Ты никуда не годишься, в тебе нет смысла и радости жизни, лучше бы тебе не рождаться, лучше бы тебе не носить мое имя, лучше бы тебе вообще не быть нигде», после чего Елена-девочка решает потерпеть десять лет и исчезнуть, послушно терпит десять лет и, собравшись с духом (хотя откуда дух в такой ситуации?) исчезает; после чего Елена-мальчик начинает видеть Елену-девочку исключительно в кинотеатрах, на задних рядах – она сидит там с какими-то молдаванами, грызет грязные куриные ноги и пьет вино, которое стекает по ступенькам вниз, к самому экрану, и Елена-мальчик говорит всем, кто тоже, как ему кажется, это видит: «Посмотрите, вот видите же, она никуда не годится, в ней нет смысла и радости жизни, лучше бы ей никогда не рождаться, вот она уже залила своим испорченным вином фамилию режиссера»; но Елену-девочку никто не видит, кроме Елены-мальчика, и все вначале думают, что он тронулся, а потом решают, что это просто его внешнее женское «Я» не дает ему покоя, навязчиво замазывая фамилию режиссера чего угодно липким, испорченным, черным вином бессмысленности.
* * *
…когда Неподвижная Ц идет в гастроном, чтобы купить там килограмм Благородного К, но вместо этого ей втюхивают Триста Граммов Самодельного З, дальше – отравление, больница – и снова Неподвижная Ц идет в гастроном, чтобы купить килограмм Благородного К, но там ей подсовывают килограмм Болотного Г, она снова травится, снова приходит в себя, снова идет в гастроном, дальше по сценарию – и после десятого, двенадцатого раза ее спрашивают: «Зачем ты ходишь туда вообще? Не видишь, что ли, – нет там ничего?» А она отвечает: «Я уверена, что однажды там будет то, что нужно». И что бы вы думали? Однажды Неподвижная Ц идет в гастроном, приобретает там килограмм Благородного К – и всё, жизнь сложилась, свадьба-купидоны. Впрочем, ее друзья подозревали, что Благородный Ц вряд ли явился как результат ее священной уверенности в том, что она когда-нибудь на него наткнется, – скорее, он был соткан из нескольких десятков ее отравлений, трагедий и ошибок. «Будущее не рождается из предчувствий, – объясняли они счастливой невесте. – Оно, будто из кирпичей, строится из последствий ошибочных предчувствий ошибочного будущего». Невеста никого не слушает: у нее внутри поет койот.
