Сложив бумажные листы, как было, Иван обошел палатку, высматривая, что еще здесь есть полезного. Он прихватил комплект пятнистой одежды, висящий на клетке с воркующими птицами. Сунул под мышку высокие ботинки на шнуровке – точно такие же, как те, что достались ему от отца. После этого сдвинул полог и выглянул наружу.
В лагере моряков мало что изменилось.
Иван, прячась за березками, быстро двинулся к лесу, как вдруг из-за палатки вышел полуголый человек. Он зевал и тёр глаза, словно только что проснулся. Иван повернул в сторону, надеясь, что его не заметят. Но человек, продолжая зевать, махнул ему рукой:
– Эй, ты куда? Погоди!
Иван плотней запахнул плащ, отвернул лицо, опустил голову и помчался что было мочи, ожидая выстрела в спину…
60
Сначала след был слабый. Он пропадал, и найти его вновь было трудно. Приходилось останавливаться, ходить кругами, возвращаться назад, теряя время. Но чем дальше, тем крепче и свежей становился запах, тем легче было отыскать оставленные человеком метки – оброненный волос, сломанный рукой сук, пятно впитавшейся в мох мочи. А после того, как убийца встретил сородичей, потерять след стало немыслимо – Ламия буквально видела его, словно яркую нарисованную дорожку; видела даже с закрытыми глазами.
Она уже представляла, как настигнет врага, как придавит его лапой и начнет выжирать теплое мягкое брюхо, чувствуя, как бьется и дергается агонизирующая жертва, ощущая, как мучительная жажда мести наконец-то унимается, уступает место обычной жажде и обычному голоду…
61
О своем появлении Иван предупредил товарищей голосом кукушки. Ему ответил снегирь – чуть правей, чем ожидал охотник. Он повернул на посвист и вскоре был на месте, где его встретили друзья. На их расспросы Иван отвечать не стал, махнул рукой:
– Идем!
Он провел отряд в ста метрах от северной границы лагеря, теперь точно зная, где расставлены посты и как движется патруль – всё это он видел на картах и планах, набросанных рукой неведомого Мичмана. Иван очень спешил, надеясь настичь возвращающихся к морю чужаков в пути. Он понимал, что если заложники попадут на борт корабля, то вызволить их будет намного трудней.
Охотники почти бежали, стараясь не отстать от предводителя. Он ничего им не объяснил, не рассказал – просто не успел, да и не посчитал нужным. Только на коротком привале, когда лагерь чужаков остался далеко позади, Иван вкратце рассказал о том, что он видел в палатке, выложил из палочек линии, повторяющие рисунок на карте.
– Я знаю это место, – сказал Илко Тайбарей. – Четыре года тому назад мы на том берегу начали выпариватель строить, но столкнулись с мутами. Поэтому Борис нашел место западней, где мутов почти нет. Теперь соль оттуда возим…
Иван разделся, попытался влезть в украденную из палатки форму, но она оказалась слишком мала. Пришлось убрать её в мешок и надеть привычные штаны из ровдуги. А вот ботинки пришлись впору, на вязаный шерстяной носок сели как влитые.
– Спать сегодня не будем, – предупредил Иван товарищей. – Пойдем всю ночь, попробуем перехватить моряков в пути. Если кто-то из вас чувствует, что устал, боится, что не сдюжит, – пусть уходит сейчас. Потом будет трудней. Ждать я никого не собираюсь.
– Справимся, – сказал Кондрат Котов. – Чай, не в первый раз.
Остальные кивнули. Но том короткий разговор и кончился.
61
Связист Галунин жарил на углях почтового голубя.
Птица была маленькая, делиться ей было жалко, поэтому Галунин прятался в лесочке, в пятидесяти метрах от палатки, гордо именуемой «командным пунктом». Поворачивая обуглившийся прутик вертела, он всё прислушивался, не идет ли кто к нему. И чем аппетитней выглядел голубь, тем сильней Галунин боялся, что угощение у него отберут.
Но в этот раз ему повезло: никто к нему не пришел, никто не обидел. Все были заняты – готовились сняться с места. Мичман еще не объявлял, куда они двинутся дальше, поэтому среди бойцов поползли слухи о возращении на базу. Но Галунин, как лицо приближенное, знал, что Теребко планирует перебраться к деревне дикарей, чтобы учинить там террор.
Что такое «террор» Галунин представлял плохо. Но услышанное однажды рокочущее слово так понравилось ему, что он добавил его в свой лексикон. Вот уже без малого три года Голубятня следовал установленному самим же правилу: «новый день – новое слово». Он искренне верил, что выбьется в люди, когда научится говорить так же хорошо, как Чистые. Поэтому старался запоминать всё, сказанное ими в тех или иных обстоятельствах: «рекогносцировка», «пиллерс», «директива». Поэтому листал старые книжки и выбирал из них особенно звучные слова, читая их по слогам, заучивая наизусть: «телеметрия», «гангрена», «медикаментозный».
Обсосав последнюю тонкую косточку, Голубятня швырнул её в крапиву и самым тщательным образом похоронил прогоревший в ямке костерок.
Из леска он выбрался как раз в тот момент, когда мичман, сдержанно матерясь, строил бойцов на вытоптанной лужайке около обтесанного, истыканного ножами дерева. Решив, что и ему надо встать в строй, Голубятня нырнул в палатку, чтобы надеть сохнущий в углу камуфляж.
Но формы на месте не оказалось. Как и ботинок.
Заподозрив, что его опять разыгрывают, Галунин обошел всю палатку, всё обыскал, даже под радиостанцию заглянул. На улице уже вовсю голосил Теребко, объясняя бойцам новую задачу – сюда доносились лишь обрывки его фраз: «не насиловать, не принуждать», «способные дать отпор», «угрожать полным уничтожением».
– Эй, Голубятня! – в палатку заглянул Витёк Щербатый. – Ты где там? Чего в одном исподнем? Мичман ругается, что тебя на построении нет. Послал меня, чтобы передать: давай раскочегаривай связь. А после сеанса будь готов сворачиваться. Уходим скоро.
– Знаю я, – отмахнулся Галунин. – Слушай, Витёк, а это не ты дурака валяешь?
– Чего?
– Форма у меня пропала. Имбецильные шуточки у вас!
– Не, я ни при чем.
– Точно?
– Ну! Может, Нестор прикалывался? Он про тебя рассказывает всякое. Мол, ты голубям бошки сворачиваешь и жрёшь.
– Врет! – возмутился Галунин. – Они сами дохнут! Погоди-ка… – Он вдруг вспомнил странную встречу, случившуюся как раз перед тем, как он отправился жарить подыхающую птицу. – А это не Одноглазый ли пошутил? Я на него чуть не налетел, он спешил куда-то… Тащил что-то – точно! Ботинки под мышкой!
– Айрат? – удивился Витёк. – Ты чего-то путаешь, Голубятня. Не мог он.
– Да точно он! Я его окликнул, а он отвернулся, будто не услышал, и побежал! Он это! Он! Одноглазый! Скажи ему, пусть вернет одежду!
– Да помер Одноглазый, – сказал Витёк.
– Как помер? – удивился Галунин. – Когда? Я же совсем недавно с ним… Вот как с тобой…
