До Большой Заречки Селина добралась меньше чем за час. Дом Гильштейна утопал в зелени, так сразу и не увидишь его за большими соснами и елями. Калитка была открыта, надписи «Злая собака» не было и Селина, не найдя никаких других обычных заборных предупреждений, осторожно пошла по тропинке, мощеной лиственничными плашками. Тропинка между тем к дому не привела, а вывела к берегу озера, где на полянке она увидела большую компанию из детей и взрослых. Она остановилась, ожидая, что на нее обратят внимание. И правда, к ней направился высокий худой человек. Это и был Гильштейн. Он подошел, вежливо поздоровался и смущенно, словно бы он нарушил покой, сказал:
– Я Гильштейн, чем обязан такой гостье? Может быть, вы страховой агент или сотрудник собеса, но я уже застрахован и пока передвигаюсь без палочки.
Селина улыбнулась. Гильштейн явно располагал к беседе и, кажется, был приятным человеком, от него прямо исходило доброжелательство.
– Извините пожалуйста, я без приглашения и договоренностей. Понимаете, я не знала, согласитесь ли вы поговорить со мной о деле, которому минуло лет двадцать. Ну вот, без разрешения приехала. Меня зовут Селина.
– Интересное имя, я такого раньше не встречал. Вы, вероятно, намекаете на автокатастрофу, которая произошла именно двадцать лет назад тут неподалеку. И вы представляете, именно в эти места меня занесла жизнь, когда появилась возможность купить маленький домик и эту райскую полянку.
– Если честно, то да, мне хотелось бы поговорить с вами о той странной аварии.
– Да за ради бога! Но должен предупредить, меня определили в главные свидетели и столько раз со мной разговаривали, что вряд ли я смогу сделать какое-то открытие.
– И все-таки, спустя столько лет, не показалось ли вам что-то странным в той истории?
– Мне? Показалось? Да там все было странным, но никто же никого не слышит, никто ничего не хочет услышать. Зачем? Все просто: автомобиль, скоростная трасса, случайность. И вот одного человека нет, а другой весь пораненный, но уходит с места происшествия самостоятельно. Говорили, что погибшая девушка была восходящей оперной звездой. А мужчина уже являлся известным художником. Так вот мне ничего никогда не кажется. Мне точно многое показалось странным.
– Например?
– Например то, что машина после аварии имела весьма плачевный вид. Но мужчина каким-то образом сумел выбраться из нее. Пассажирку выпиливали из груды металла спасатели.
Например, ремень безопасности на девочке был и, видимо, во время аварии его заклинило. А его ремень каким-то чудом даже не пострадал. Возможно всякое, но скорее всего он им не пользовался.
– Или пользовался, но перед аварией отстегнул.
– Вы, Селина, случайно не исполнительный директор детективного агентства? Так точно мыслите. Я спрашивал себя, почему те, кто понаехал сюда после аварии, не задавали мне таких вопросов. Но потом подумал-подумал, люди взрослые, важные, зачем им мои дилетантские сомнения.
Да, и вот еще что, опять же из моих сомнений. Понимаете, когда теряешь близкого человека, не дай бог, да еще при трагических обстоятельствах, ты вроде бы должен быть на месте происшествия до последнего. Художника после первого же допроса здесь, на месте аварии, отпустили, и он даже не попросил увезти его, а ушел на трассу и уехал на попутке. Я еще тогда подумал, наверное, слишком тяжело оставаться с таким горем. Но потом, наблюдая за его реакцией за всем происходящим, подумал и другое: как-то уж он очень неестественно быстро покидает место происшествия. Мог бы дождаться, пока погибшую увезут.
…Селина строила всякие догадки из услышанного. Ничего особенного Гильштейн, конечно, не рассказал. В авариях случается всякое – один остается цел и невредим, другого узнать невозможно. Единственное, над чем действительно стоило подумать, почему и главное, какие у Спицына были причины уехать с места аварии побыстрее. Такая авария безусловно могла привлечь внимание прессы: пострадавшие – люди в городе известные, так что реакция Спицына скорее всего объясняется этим – лишние вопросы обязательно рождают не только правду, но нередко и полную чушь.
Скорее всего авария – роковое стечение обстоятельств, а быстрый отъезд – психическая реакция, желание как можно быстрее покинуть место, которое напоминает о трагедии.
Глава девятая. План Майкова
За 26 дней до судебного процесса
План, который придумал Майков, казался ему самому идеальным. После того как Спицын написал претензию в адрес Чижевского и его предприятия, наступило время размышлений над дальнейшими действиями.
Можно сделать паузу и расставить все по своим местам. Обычно таких, как Майков, в народе называют аферистами, фармазонами или попросту мошенниками. Те же, кто профессионально занимается их отловом, другого слова, как преступник, не признают. Сам Майков, четко сознавая, что играет пробелами в законах, и это не всегда есть их нарушение, себя таковым не считал. Он называл себя фокусником и эквилибристом, ибо его стезя, как мы уже говорили, выше – поиск законных нестыковочек в законах и их использование в собственных целях. Разве может быть идеальная машина? Любой автомобилист скажет нет. А идеальный порядок? Да нет же, конечно, даже в самых высокоточных приборах случаются сбои. Но Майков свято верил в идеальные махинации.
Каждое дело Майков рассматривал как некий спектакль, действо, более или менее сложное представление. Оттого он и готовился к каждому скрупулезно, подолгу, тщательно выверяя роли и действия всех втянутых в дело персонажей.
Сам-то Майков понимал, что всем, абсолютно всем участникам стороны обвинения придется блефовать. И Майков до последнего сомневался, захочет ли Спицын, художник с именем, известный в культурной среде человек, открыто обвинить в краже собратьев по цеху. Но Спицын, к удивлению Майкова, быстро согласился.
Майков терпеть не мог коллективного разума. Это умаляло его авторскую идею, да и дирижировать он хотел в собственной манере.
Отчего и почему известный художник решился на участие в этой майковской афере? Вряд ли бы кто дал точный ответ. Отсутствие денег и их острая необходимость? Неприязненное отношение к Чижевскому? К Савелию Кокореву? А может быть, накопленная зависть ко всем, кто более успешен, удачлив, востребован? Новые эмоции? Возможность напомнить о себе? Скопившая энергия, которая в поисках выхода избрала такой путь? Или еще что-то, о чем Майков и догадаться не мог. Это плохо, очень плохо, потому что если Спицын задумал «свою игру», спектакль может быть сорван и фокус не удастся.
Сколько Майков ни размышлял, ничего вразумительного на ум не приходило. В таких случаях он поступал просто: делал вывод, что «так сложилось» или, как любила поговаривать одна культурологическая дамочка, «странным образом легли карты». И это был всегда самый неприятный вывод, ибо он не исключал, что управление ситуацией выйдет из-под контроля. Опять же из древних: «Незнание не является аргументом». К этому Майков добавлял: «Незнание рождает сомнения и неуверенность» и очень гордился этой сентенцией. В таких случаях сильная сторона в мгновение может оказаться слабой.
