…На белой доске появилась очередная запись. Следующий шаг Майкова был такой. На свет появится договор между художником Спицыным и неким гражданином Икифоровым на передачу прав по тиражированию, распространению, репродуцированию и любому иному использованию произведений живописи Спицына. В числе них обязательно и те, которые использовал Савелий Кокорев в оформлении книги Чижевского. Да пусть Вигдор и Савелий хоть до посинения доказывают в суде, что все было сделано с согласия, разрешения, доброй воли Спицына. Ни одного документа не сей счет нет, а следовательно, добрая воля нигде не зафиксирована. А вот между Спицыным и Икифоровым договорчик о передаче авторских прав будет! И в соответствии с ним он, художник Спицын, обязан будет уплатить Икифорову эти самые 100 тысяч евро, если условия окажутся нарушенными.
Майков потер руки от удовольствия. Так приятно работать с законом, так все логично выстраивается на его букве.
Майков и сам представляя себя художником. Только его мольбертом служила огромная интерактивная доска. Электронный «фломастер» служил и кистью, и красками. Майков смотрел на белое незаполненное пространство и выжидал, примеривался, чтобы нанести точный, верный мазок.
Сколько прошло времени – минута, две, три?! И вот еще один штрих, еще одна авторская реплика к спектаклю, о котором Спицын, конечно же, не догадывается. Апеллируя к опубликованным в книге Чижевского своим офортам, он заявит об ущербе от недополученной прибыли. Скажем, тысяч по пятнадцать за каждый…
…Директор Музыкального театра принял Селину по просьбе Вигдора. Кроме давних приятельских отношений оба заседали в многочисленных общественных советах, которые создавались, как любил шутить один из местных острословов, «по месту жительства». Филармония и полиция, следственный комитет и наркоконтроль, железнодорожный институт и санэпидемстанция имели свое «общественное лицо». Так что если раньше чаще встречались по случаю ухода из жизни того или иного знакомого, теперь все больше на общественных советах.
Селина ему понравилась сразу.
– Милочка, вам бы на сцену. Вы очень гармонично смотритесь в театральном интерьере.
Селина засмеялась. Утренние комплименты, при всей их очевидности, хорошая примета.
– Иван Степанович, ну какая из меня артистка. К концу первого акта я загрызу всех действующих лиц, если они будут играть не по-моему. Простите мой скверный характер, это итог предыдущей работы. Такого насмотрелась на фоне природы человеческих эмоций, что удивляюсь, как сумела не растерять до конца веру в доброе и светлое.
– А вы правы, в театре с характером сложно. Тут, знаете, все непризнанные гении, к тому же в поиске смысла жизни, так сказать, философского камня. И все бы ничего, но в бюджете на гениальную труппу средств маловато. Приходится с концертами по области ездить. А это так далеко от всемирного признания. Вы можете представить себе приму Миланской оперы, которая с баянистом отправляется в деревушку петь для работников фермерского хозяйства в количестве аж семь человек. Мда, а у нас это называется шефский концерт.
…Ну-с, Вигдор просил быть с вами предельно откровенным. Я готов.
– Иван Степанович, дела минувших дней, конечно. Но вот вновь всплыла история с гибелью Верочки Засухиной. Помните такую? Говорят, она так хорошо начинала, быстро стала примадонной.
– Господи, ну как можно забыть Верочку. Знаете, это не дежурные слова. Каждый раз в трагическую минуту кто-нибудь обязательно говорит, мы будем помнить, пока… Но Верочка действительно была звездочкой. И мы частенько вспоминаем ее. Это ангельский голос. И ведь случилась беда вскоре после возвращения ее со стажировки из Рима. Ей прочили славу Архиповой и Вишневской. Бедная девочка, ну что ж, господь призывает не худших. Видно, там она нужнее…
– Иван Степанович! А с кем она дружила, общалась?
– Я тогда только приступил к службе в театре и мало что могу сказать о Засухиной. Но, помнится, на похоронах слово прощания первым говорил наш завлитчастью Семен Фатеевич Орешкин. Он и по сей день работает у нас. Хотите, я его позову?
– Нет, нет, нет. Если позволите, я сама. Разве что скажите, где он сидит?
– Понимаю, дело тонкое, нужен личный контакт. Ну, тогда я вас до кабинетика доведу, неровен час, заплутаете в наших театральных закоулках.
Директор попрощался с Селиной перед кабинетом Орешкина.
– Удаляюсь, как и договорилось.
Завлитчастью Орешкин плохо вписывался в отведенное ему маленькое помещение завлита. Высокий седой красавец, смахивающий на скандинава. Почему-то именно так в представлении Селины должен был выглядеть житель стран фьордов. От Орешкина просто веяло каким-то приличным барством, респектабельностью, спокойствием и уверенностью, что ли. Он сидел в видавшем виды кресле, не исключено реквизитном, и казалось, оно сделано специально для него. Орешкин вышел из-за стола подошел к Селине, поцеловал ручку и просто сказал: «Я рад вас видеть… Будем знакомы… Постараюсь стать полезным собеседником» и Селина улыбнулась от вспыхнувшей надежды, что не все мужики сво… Ей-богу, ей показалось, что стало теплее.
Орешкин пригласил ее присесть и, услышав, что Селину интересует Вера Засухина, без всяких вопросов первым же начал разговор.
– Я дружил с Верочкой. Она была всегда солнечным лучиком, всегда с улыбкой и желанием прийти на помощь. А как она работала! Кажется, она была самой послушной ученицей. Редкий человек, от которого ждешь только хорошее. Вы часто встречали таких?
Селина покачала головой:
– Вам везло больше. Я долго по другой части служила. Наш храм был далек от прекрасного. Ко мне чаще попадали те, кого в обычной жизни бояться надо.
Семен Фатеевич, позвольте откровенно, раз уже вспоминаем о хорошем человеке. В музейной коллекции увидела я портрет Веры Засухиной кисти художника Спицына. Вы что-то знаете об этой работе?
– Спицын?! Будь он неладен, его не люблю и никогда не привечал. Если бы не память о Верочке, я бы его, родимого, на полиграфе каждый год испытывал. И как только Верочка не разглядела в нем махрового эгоиста. Эх, да что там говорить. Он ведь когда ухаживать за ней стал, в браке состоял. Супруга его, Светлана Сметанина, здесь же, в театре работала – звукорежиссером. Знакомство Верочки и Спицына на моих глазах произошло. Мы с ней сольный номер для музыкального альбома к юбилею области записывали. А художником утвердили Спицына. Ну вот, так они втроем и встретились, треугольник образовали – Вера – Спицын – Светлана. А уже как там дальше случилось… У Спицыных к тому времени мальчонка годовалый рос. Не знаю, чем он Веру приворожил, а только приворожил… получается, насмерть. Художник-то он от бога. Материал чувствовал просто удивительно. И свет давал для каждой картины необыкновенный. Все его работы просто лучились, может, это Вера его заряжала. С портрета все началось, им же закончилось.
Помню, как-то Вера ко мне забежала, вся раскрасневшаяся, на месте стоять не может, кажется, взлетит. Оказалось, посоветоваться прибежала. Художник Спицын хочет с нее портрет писать. Как, мол, к этому отнестись?
