– Ну, прости, я думал, это будет тебе интересно. Я и по делу могу.
Выслушав рассказ Вигдора о немецкой выставке, об артгалерее «Шпенбах и сыновья», о персональном вернисаже Спицына, Силина в свою очередь поведала Вигдору о встрече с Майковым и все, что знала об Икифорове и Шпенбахе.
– Майкову не откажешь в изобретательности, копает глубоко. Аферу строит многоходово, я бы отметила, со вкусом и азартом.
– По-моему, это большой риск – предлагать Художественному музею такую ерунду.
– Это один из методов ведения информационной войны. Похоже, Майков использовал его, сам того не зная.
– А может быть, наоборот, – ведая.
– Может быть, во всяком случае психологически все точно. Его слова упали на почву ожиданий. Раньше подобные обмены были обыденным делом. Вспомни – пять-шесть выставок в год. А сейчас? Пять лет и даже проблеска нет. Так что появление Майкова в музее было встречено «на ура». И он хорош! Представь, только случайность позволила нам узнать о его визите, о том, кем представился он директору. А ей-то и вовсе невдомек, с каким пройдохой столкнулась. Все выглядело правдоподобно и естественно. Для лесовского музея это шанс в трудное время напомнить о себе, привлечь внимание, показать свои сокровища, заявить о местных талантах. Спицын, действительно, очень хороший художник. Знаток старого Лесовска. О нем тоже станут писать и говорить, создавая нужное общественное мнение. Как раз накануне судебного процесса. А суд, дорогой мой, это люди, на которых влияет не только погода, но и общественность. На волне внимания к Спицыну нам пришлось бы сложнее состязаться с Майковым. И он все точно рассчитал!
И потом заметь, рассказывать об интересе иностранцев к музею и Спицыну персонально будет не кто-нибудь, а главная музейщица, а потом и некто Шпенбах, который не только строит мост дружбы между Дрезденом и Лесовском, но и выводит на международную арену весь лесовский художественный мир. Пока в лице Спицына, это первая ласточка, но не за горами и творчество его коллег.
Ты понимаешь, как он хитро все устраивает – как на фоне всей этой эйфории зазвучат обвинения в нарушении авторских прав Спицына? Так что держись, хищная и алчная акула пера Чижевский! Ай да Майков, ай да молодец!
– Может быть, сразу к Алевтине и всей ей рассказать?
– Еще чего, мы пока сделаем вид, что ничего не знаем. Пусть Майков втягивается в свою игру, пусть увязнет поглубже. Времени на ответы достаточно. Думаю, завтра —послезавтра появится исковое заявление и мы поработаем с ним.
– Тебе виднее, – вздохнул Вигдор. – Тут ты правишь бал. Не заиграться бы только.
– Не боись, Вигдор Борисыч, сто тысяч евро отдать всегда успеешь. Слушай, а насчет Филиппин и правда забавно. Какой-то американский революционный комитет? Нет, ну надо же, они что же, хотели Сибирь оттяпать? Вот ведь народец, им Аляски мало! Ни пяди родной земли! Все, Чижевский, я в душ. Мне там лучше думается.
…Любая схема все-таки имеет изъяны. Майков не предполагал, что его поход к директору Художественного музея станет «информационной бомбой». А зря, нередко ситуация складывается так, что ожидаемый и востребованный позитив становится самым ожидаемым событием. Действительно, куда как приятнее рассуждать о хорошем, чем все время искать виноватых и думать, достиг кризис дна или нет.
Наконец волна слухов о предстоящей выставке докатилась до Спицына и Федора.
Спицын ультиматум немцев относительно «персоналки» воспринял спокойно. А как еще может отреагировать хороший художник? Звонок Алевтины Павловны случился на следующий день. И хотя особых чувств к нему она не испытывала, как говорится, «не ее художник», раз уж иностранцы выдвинули такое условие – так тому и быть.
Спицын слушал ее внимательно. Отвечал коротко, без внешних эмоций. Алевтина Павловна решила, что набивает себе цену. В голове пронеслось: «Дураки немцы. Лучше бы Жарова позвали или Потемкина. На край, модерниста Кокорева. Они хотя бы спасибо могли сказать и радоваться искренне. А этот бубнит что-то, задирается».
– …Так что, Спицын, дорогой мой мастер городского пейзажа, начинайте готовиться, подбирайте тематическую коллекцию, а мы договорами и земными делами займемся. Командировка намечается замечательная – две недели специально для вернисажа.
– Не рановато ли трубим, Алевтина Павловна. Немец не соскочит? Вдруг передумает?
– А с чего бы ему передумать? Как вы выразились, «соскакивать»? Да и бумаги при нем – все с гербами и вензелями. Нет, давненько мы не бывали за границей. Они вот и отзыв на тебя просили, полдня расписывала, какой ты у нас заслуженный и плодовитый. Так что не переживай, будем рубить окно в Европу.
Паспорта у тебя, конечно, нет. Давай завтра же бегом выправлять документ. Если какая заминка – мне звони. Этой выставкой из «серого дома» интересовались уже. Сказали, большое дело, области полезное. И мэр звонил. Просто душка. Обещал помочь.
…Что-то Спицын как человек творческий, а следовательно, с развитой интуицией, почувствовал. К тому же по жизни недоверчивый, он частенько сомневался. Но так хотелось верить в то, что заслужил реально. Разве он плохой художник, разве не творит чудеса на бумаге, восстанавливая и оживляя стертые из городского пространства и памяти лесовцев уголки. Почему за разговорами о любви к родной земле теряется сам смысл и в итоге ничего не идет дальше этих слов? Может быть, нужно наговориться так, чтобы весь этот информационный мусор наконец раздавил говорунов и наступила эра реальности?
Ах, как бы было замечательно отсудить деньги у Чижевского! Как раз к поездке пришлись бы. Не обеднеет, поди, писатель. В следующий раз умнее станет. Как там говорил один хороший знакомый: «Кто не успел – тот опоздал». Ну вот и пожинайте, господа, плоды своей благоглупости. Художник требует уважения.
Спицын разволновался. Он стал снимать со стеллажей папки с офортами. Доставал одни, убирал другие – подготовка к вернисажу началась. Прямо на полу мастерской он «выставлял» рисунок за рисунком и в какой-то момент поймал себя на мысли, что «метод Чижевского», который когда-то здесь же, в мастерской, создавал из его «уголков» улицы и проспекты, вполне логичен. Мелькнуло сожаление, что с Чижевским теперь «вот такие отношения»… Мелькнуло на мгновение.
…Ближе к концу рабочего дня Селина получила в суде заявление Спицына. Как все-таки все взаимосвязано в пространстве. Просто мы не замечаем этих параллелей, не хотим уверовать, что все вокруг больше или меньше связаны между собой невидимыми нитями. Пока директор художественного музея Алевтина Павловна мыслями и поступками была уже вся в организации международного обмена художественными ценностями, а Спицын фактически приступил к созданию персональной выставки, Селина расположилась за обычным кухонным столом в своей «трешке» и читала бумагу, написанную Майковым как представителем истца Спицына. Как все-таки прямолинейны желания людей, которые допускают мысль, что правы во всем.
Любой человек с юридическим образованием легко даст объяснение в популярной форме, что чтение такого документа – это совсем иное, чем знакомство с литературным текстом. Здесь своя логика, своя иерархия слов и акценты свои, особенные.
