И я привела его домой, то есть к Ингвару – я жила у них с Эльгой. Сама не понимая, зачем привела. Просто не могла смотреть, как лежит в снегу и крови человек, которого я знаю по имени. Я ведь выросла в краю, где на день пути нет ни одного незнакомца, и не привыкла еще обитать в таком месте, где почти все чужие и человек может умереть под тыном, хуже собаки, не знаемый никем…
Наверное, я это сделала еще и потому, что мне было слишком тоскливо. Здесь жило с полтора десятка моих кровных родичей – не считая Эльги, еще Предславичи – и все же я была так одинока, как никогда в жизни.
С Эльгой меня разделила такая грозная тайна, что я не находила себе места.
И наконец я призналась ей.
Она сначала не поняла и удивилась:
– Но ведь твой муж умер… после Дожинок, то есть ты уже на…
Я покачала головой:
– Это не муж.
– А кто? – снова удивилась она, и видно было, что никакое подозрение ей даже на ум не приходит.
Я показала глазами на рубаху Ингвара, которую он бросил на ларе, торопясь на гулянье.
Она переменилась в лице:
– Да как это могло быть?
– Он убил моего мужа и захватил наш город…
Я надеялась, она сама все поймет. Хотя знала, что понесла я не в день битвы на Ловати, а позже, по дороге сюда.
– Да как он посмел! – в ярости закричала она. – Он мое приданое ездил добывать или другую жену себе? Вот почему он говорил, что на тебе женится!
– Что? – Теперь уже я не поверила ушам. – Что он говорил?!
– Что на тебе женится, если я за Мистину пойду! И с тобой станет киевским князем!
– Опомнись! – Я бросилась к ней. – Что ты мелешь?
Она и правда опомнилась и закрыла себе рот рукой, будто проговорилась нечаянно.
– У Киева есть князь! – мягко напомнила я. – Сын нашей с тобой двоюродной сестры Брониславы, дочери дяди Одда. Он наш племянник, мы ему зла не желаем. И сыну его. Он-то к нам со всей родственной любовью…
– Да, конечно, – кивала она, но была бледна и смотрела куда-то в пространство. – Только что же мне с тобой-то делать? Я еще не… не знаю пока… А ты уже знаешь… Никому не говори, слышишь!
Она вскочила и схватила меня за руки:
– Ни единой душе!
– Я и не скажу. Но пойми… Я думаю, это все из-за того… что с нами было в лесу. Мы разгневали чуров… из-за нас погиб Князь-Медведь. Я неправильно вошла в Навь, а ты неправильно вышла, и теперь у нас все перепуталось – мужья, старшинство детей… Нужно поискать кого-то, кто знает, как это исправить…
– Я поправлю! Все будет хорошо.
Она схватила кожух и убежала.
А я осталась сидеть.
Если она надеялась сама исправить то, что мы натворили, то не Вещему, а самой Макоши и Фригг – пряхам судеб, могла быть наследницей!
Больше мы об этом не говорили.
Я жила при Эльге и ее муже – точно так, как мы мечтали в детстве, но это не приносило нам радости.
Дни шли, подтверждая, что ошибки нет: я все время была голодна, быстро уставала. Болели голова и низ живота…
Держана, в свое время выносившая восемь детей, знала наперечет самые ранние признаки и растолковала мне их еще тогда, когда я была Дивиславовой княгиней и надеялась понести от него.
Теперь ее наука мне пригодилась…
Миновала Коляда.
На другой же день, как в святилище погасли костры, явились Свенгельд и Мистина. В этом не было ничего особенного: они ходили к нам ужинать чуть не всякий день: то сын, то отец, то оба сразу.
– Это кто же порося так вкусно жарил? – приговаривал Мистина, налегая на поросятину. – Сто лет такого не ел.
– Ста лет ему нет, он помоложе будет! – Эльга засмеялась. – А жарила сестра моя.
– Ох, хорошо! – Мистина облизал пальцы и вытер ладонь о подол. – Нам-то с батькой никто так вкусно не приготовит. Он – вдовец, я – парень холостой. Как бы нам, батька, беде помочь? – Он развернулся к Свенгельду.
Тот ухмыльнулся:
– Жениться надо. Более никак. Такой стряпухи на торгу не купишь!
– А кто жениться-то будет: ты сам или мне прикажешь?
– Да женись уж ты. Я – старый пень, а ты молод да удал. Не успеешь оглянуться, как дети пойдут.
Я до сих пор ничего не понимала. Мало ли вздора эти трое болтали за пивом.
– Ну, как скажешь.
Мистина встал из-за стола, вышел к очагу и поклонился Ингвару:
– Свет-князюшка, прошу твоей милости. Отдай за меня свояченицу твою Уту, Торлейвову дочь, Дивиславову вдову! Обещаю ее любить, жаловать и покупать ей все украшения, на какие она укажет. Вот и батька подтвердит: нам в дом хозяйка нужна.
Наверное, они уже все это обсудили между собой, потому что Ингвар не удивился, а только ухмыльнулся:
– Моя свояченица – вдова, сама за себя решает. У нее и спрашивай.
– Душа моя, Ута свет Торлейвовна! – Мистина оборотился ко мне и снова поклонился. – К тебе я пришел, как купец за товаром, как ясный сокол за серой уточкой. Пойдешь ли за меня? Род мой тебе известен, а князь долей не обидит.
Эльга сидела с невозмутимым видом, Ингвар ухмылялся.
Они уже решили мою судьбу.
– Пойду, – как и в прошлый раз, сказала я.
А что еще я могла сказать? Как и тогда, это было нужно для спокойствия и счастья моей сестры. Разве я могла лишить ее этого?
Глава 4
Киев, 12-й год после смерти Вещего
Началось это все с дохлых кур.
Мы тогда еще жили со Свенгельдом. Перед нашей свадьбой он расширил свой двор, передвинул тын и поставил еще две избы: для нас и для Держаны с детьми.
Заложники принадлежали Ингвару, но он сказал, что они – мои люди и чтобы я их забирала «в приданое».
Бедная Держана!
Она тогда была еще жива, хотя совсем плоха, и я понимала, что с таким кашлем ей долго не протянуть. Держана происходила из княжьего рода и заслужила совсем другую жизнь, но так мало прожила хозяйкой в собственном доме и так много – надзирая за чужим добром и чужими детьми! Из тех пятерых, что остались у нее на руках, только один, Колошка, был ее собственный, а остальные четверо – сестричи. Но и с ними она доживала свой век на чужом дворе.
Держана первой заметила, что у нас пропала курица.
Она каждое утро ходила с младшими детьми собирать яйца. У меня тогда было уже двое, одна – совсем родишка, и до пересчета кур руки не доходили.
Как я мечтала и молила богов после свадьбы, чтобы родилась девочка!
