На базе — свои проблемы, и первая из них вполне ощутима, поскольку с замерзанием ручья мы остались без воды. Попытка решить проблему заготовкой снега на ближайшем снежнике закончилась конфузом из–за гнилых водорослей, заброшенных туда штормом. Придется заготавливать лед для камбуза на ближайших озерах. Пока наши товарищи штурмовали ледораздел, завершились стройработы на базе, в связи с чем решили вымыть пол в кают–компании, и первый же посетитель покатился по заледеневшему полу! Совместить кают–компанию с ледяным катком — определенно в этом заключается нечто сугубо арктическое. На фоне мелких неудач задействована баня, что опять–таки связано с повышенным расходом воды на фоне общего дефицита драгоценной влаги. Заготовка озерного льда позволила решить проблему вплоть до Нового года, но самыми напряженными усилиями!
Сильное впечатление оставило первое знакомство с зимней порой. При таком ветерке лучше держаться от береговых обрывов подальше, случайным порывом запросто может сдуть в море. При встречной боре (мордотык на полярном сленге) возникает ощущение, что отпетый злодей пытается содрать кожу с «морды лица» тупым ножом. Однако! Температура в доме в эти дни упала до +5. Обложив наветренные стены дома снежными блоками, мы значительно утеплили нашу полярную обитель.
Где–то в начале декабря чету Каневских на Барьере Сомнений предстояло заменить Олегу Павловичу Чижову и автору настоящих строк, что разнообразило нашу жизнь и существенно обогатило мой полярный опыт. Первые дни предстояли большие хозяйственные работы: перебросить в склад тонну угля и дрова, привести в порядок продуктовый склад, освоить приготовление пищи на печке и т. д. и т. п. Сопровождаю Чижова на метеоплощадку, отмечая мелочи, способные вывести наблюдателя из себя, что ведет к ошибкам при снятии показаний приборов и т. д. Хуже с актинометрическими наблюдениями, когда приходится нередко работать с металлом голыми руками. К счастью, пока везет с погодой.
Уже полтора месяца, как мы расстались с солнцем, таким обычным для Большой земли. За повседневной работой не замечаем признаков серых полуденных сумерок. Соответственно, большая часть нашей жизни проходит при свете керосиновой лампы. Оба переносим темноту спокойно. В ясную погоду при полнолунии ледник и окрестные горы залиты потоками лунного света. Отчетливо видны наши следы вокруг домика и море заструг до самого горизонта. Время от времени небосвод перепоясывается лентой полярного сияния, от которого становится еще светлей. Знакомые созвездия среди россыпи звезд забрались куда–то к зениту. На севере, приглядевшись, можно различить равномерные вспышки маяка на острове Богатом: все, что нам осталось от цивилизации и людей. «Уму непостижим тот мир, который недвижим», — как сказал поэт и оказался прав. Довольно часто в стылой тишине слышен глухой и поначалу непо–нятный регулярно повторяющийся шум, когда рушатся снежные мосты и осыпаются в глубь ледниковых трещин. Изредка звонкий и сильный, напоминающий винтовочный выстрел удар, когда возникают свежие трещины во льду, до поры до времени не представляющие опасности.
Потом погода внезапно меняется, что, естественно, отражается на производственном процессе. При театральных сборах в столице выбор одежды определяется действующей модой и вкусом спутницы, здесь же — сугубой целесообразностью, прежде всего защитой от непогоды. Соответственно, не столько одеваешься, сколько упаковываешься в брезентовый плащ поверх мехового летного комплекта. Особое внимание — меховым рукавицам, потеря которых чревата потерей кистей. Поэтому рукавицы носишь на шнурке, пропущенном в рукава верхней одежды, что позволяет сохранить их практически в любой ситуации. Отправляясь на метеонаблюдения, под рукавицы надеваешь еще тонкие шерстяные перчатки, позволяющие вести записи карандашом в условиях любой погоды.
Временами удары боры обрушиваются на наше скромное жилье, когда беспощадный напор взбесившегося ветра буквально загоняет через самые незаметные щели снег в виде пудры внутрь нашего жилья. Вернувшись с метеоплощадки, порой выбираешь снег из самых укромных деталей робы, например, карманов, скрытых под несколькими слоями ветрозащитного плаща. Пробираясь на метеоплощадку, иногда с удивлением обнаруживаешь диск луны за завесой низовой метели, проносящейся над ледником. К метеоплощадке в бору буквально подтягиваешься на леере, специально установленном для подобных случаев. Разумеется, заполнять журнал наблюдений обычным образом в таких условиях невозможно. С трудом, превозмогая удары ветра, при свете фонарика записываешь показания приборов карандашом на кусочке фанеры, то и другое на надежных шнурках висящее на шее. Возвратившись в жилье, старательно переписываешь в обычный журнал записи с фанеры.
Сама полярная ночь не вызывала у нас особых отрицательных эмоций. Разница в возрасте и характере и ограниченность жилплощади вместе со специфичным комфортом не сказались на нашем отношении к друг другу, каждый оставался самим собой. Точно так же не возникло ни повышенной раздражительности, ни апатии. К Новому, 1958 году нас вернули на базу в бухте Володькиной.
В неполном составе мы встретили его в гостях у полярников Главсевморпути вокруг елки, изготовленной из подручных материалов, в основном остатков отслужившей свой срок метлы. Убранство кают–компании составили ватные хлопья, висевшие на нитях, разрисованные шары–пилоты, обычные украшения из сусального золота и т. д. Наступление Нового года проходило под ружейную пальбу и вспышки фальшфейеров. Само собой, были подняты наполненные кружки за зимовщиков Барьера Сомнений и Ледораздельной, с которыми не было связи ни по радио, ни какой другой, только мысленно. Пусть им повезет! Разумеется, и за тех, кто ждал нас на Большой земле.
Январская бора вырвала образовавшийся в заливе припай, наглядно продемонстрировав его ненадежность. Как–то необычно звучит прибой за завесой метели, а рабочая роба на аврале покрывается тяжелой ледяной броней. Подошвы начинают скользить по предательской ледяной поверхности, угрожая отправить неосторожного в бушующее море. Осторожность, еще раз осторожность, и ничего более, даже на ступенях крыльца у входа в спасительное жилье.
В феврале мне вновь предстояло отправиться с Чижовым на Барьер Сомнений. Олег Павлович ушел на стационар на лыжах самостоятельно, а я спустя двое суток сопровождал трактор с грузовыми санями вместе с дядей Васей, Романовым–младшим. Спокойно добрались до Усачевского языка, где нас накрыла довольно плотная дымка с ограниченной видимостью. Поскольку справа располагался трещиноватый купол, я посоветовал водителю взять немного левее. В ответ водитель заложил лихой разворот. Меня это насторожило, тем более что спустя несколько минут он спросил меня:
— Где же фронт Усачевского языка?
Та же мысль тревожила и меня, и я посоветовал ему остановиться. Выпрыгнув из кабины, я буквально погрузился в белую мглу, лишенную теней, когда зрительно теряешь ощущение местности и своего положения. Предчувствие грозящей опасности не покидало меня, и даже пешком я передвигался с предельной осторожностью, пока не увидал чуть в стороне голубоватые очертания фронтального обрыва, высотой с десяток метров. Осторожно приблизившись к нему, я отсчитал количество шагов по направлению к трактору — их оказалось двадцать три! Какие–то секунды отделяли нас от падения с обрыва при продолжении движения! Остальное представить нетрудно: в свободном полете многотонная машина пробивает лед на озере Усачева, а затем на нас рушатся еще сани с солидным грузом! Перспектива, от которой покрываешься холодным потом… Несколько минут мы молча пытались понять, как мы оказались на грани катастрофы на знакомой местности.
