Мы дружно заорали и всевозможным прыжками и знаками постарались привлечь к себе внимание вахты, демонстрируя скрещенными рукам запретительный знак, но не тут–то было! Судно продолжало свой бег, не сбавляя хода. Этот бег завершился каким–то странным рывком и выбросом клубов дыма из короткой трубы. Когда мы пришли в себя от происходившего, то обнаружили, что корпус судна, неподвижно застывший на водной глади, несколько приподнялся, причем с отчетливым креном. Нам оставалось только срочно вернуться на судно, чтобы предложить свои услуги, в которых никто заведомо не нуждался. Правила хорошего экспедиционного тона помешали нам задать естественный вопрос «Как вам это удалось, ребята?» Правда, капитан нас заверил, что мы снимемся с первым приливом, в чем у нас возникли сомнения, поскольку это непредвиденное событие произошло в высокую воду. Нам оставалось только приняться за погрузку «затоваренной бочкотары», чтобы скрасить моральный урон от постигшего нас бедствия, оставаясь на положении беспомощных зрителей. Тем более что доставка на палубу неподвижного «Хмельницкого» полусотни пустых бочек не заняла слишком много времени, как и выгрузка горючего для полярки. Хорошо, что сухо и в трюмах, и в льялах, что свидетельствует об отсутствии повреждений корпуса. Записи из дневника лишь в небольшой степени отражают безотрадность событий тех дней.
«11.08.88. Туман, ветер, морось, часто не видно берега. На казанке завозят якорь, а затем подтягиваются к нему, работая брашпилем. Отчетливые толчки, скрежет, порой какие–то неожиданные броски. Без ощутимого результата… С палубы видно дно, легко различается его поверхность: скала с присыпкой из гальки и валунов, якорю уцепиться не за что. Желтые пропиленовые концы, плавающие на воде, поначалу воспринимаются необычно, тем более подобное вижу впервые.
12.08.88. Продолжаем заводить якорь, и уже успех: развернули корпус на 120°, корма явно на плаву. Погода тоже за нас, разъяснило, с берега отжимной ветер. По горизонту порой ледяные поля. Наконец–то около 22 часов стащили с камней и нос Приятно ощущать, как покачивается палуба под ногами… Судно готовят к переходу, пора, засиделись в полном смысле этого слова. Подобное, и так наглядно, впервые в моей морской практике».
В начале следующих суток мы наконец расстались с негостеприимным мысом Желания и где–то за Оранскими островами оказались в плотном тумане. Вдобавок стал встречаться битый лед вперемешку с айсбергами, так что судно стало то и дело менять курс, чтобы избежать ненужных встреч, полагаясь только на локатор. Похоже, из залива Иностранцева происходит очередное извержение айсбергов. Нечто подобное я уже видел на аэросъемке и снимках из космоса, когда прибрежное течение растаскивает их в прибрежной полосе наподобие гигантского факела. При отсутствии видимости все происходящее воспринимается словно в глубокой тайне и вместе с тем в высшей степени настолько реально, что требует особого непрерывного внимания. Почти по Киплингу: «малым вперед, как вел их лот, солнце в тумане все дни»… И времена, и техника другие, а ситуации остаются, и надо суметь найти выход из них.
Едва ли даже такой бывалый моряк, как Баренц, решился бы в такой ситуации продолжать плавание. Эта мысль возникла не случайно: где–то в этих местах он умер при возвращении со своей зимовки в Ледяной Гавани, проделав лишь первую сотню миль предстоящего пути. У меня нет сомнений в достоинствах капитана Якоба Гемскерка, но Баренца в экипаже еще и любили, а дождаться подобного среди забубенных головушек, какими были моряки XVI века, могла только незаурядная личность. Совсем не случайно его имя было особо выделено в тексте послания, оставленного на месте зимовки, помимо эпитетов в книге Де Фера типа «мудрый и опытный штурман» или суждения историка полярных исследований Ф. Гельвальда о том, что «Баренц был душой всего предприятия и фактическое руководство находилось в его в его руках». Мне жаль, что с карт исчезло название былого Мурманского моря, но, к счастью, оно досталось достойному человеку. В контексте исторических событий, похоже, голландцам повезло, всего в этом плавании и последующей зимовке они потеряли только пять человек из семнадцати. Возможно потому, что использовали пиво на хвойном сусле, обогащенное витамином С, предохраняющим от цинги. В любом случае Баренц оказался таким руководителем, что его руководство продолжало действовать после его смерти и в конечном итоге спасло большинство людей, доверившихся ему.
К лагерю на мысе Сахарова мы вернулись в первой половине дня 13 августа и, наученные горьким опытом, стали подальше от берега. Тут же бросаюсь к локатору, чтобы «привязать» фронты ледников Вёлькена и Мака. Судно слегка «водит» на якоре, но это уже мелочи после всех испытанных рабочих ситуаций. Тут же, в рубке, переношу полученные результаты на карту. Вывод: именно так и следует работать впредь при малейшей возможности, тем более что ради моих наблюдений постановка на якорь в большинстве случаев непозволительная роскошь. В лагере на берегу, к счастью, все в порядке, не считая того, что Ильин в связи с нашим исчезновением побывал в предынфарктном состоянии, особенно по своей привычке переживать все неприятности про себя, не вынося их на люди.
Растаял в серой дымке силуэт нашего логгера, мы собираемся в большой палатке, нашей походной кают–компании на рабочее совещание в попытке наверстать обозначившийся простой, поскольку деньки, отведенные по плану на наши мероприятия, уплывают со страшной силой и мы лишь работаем им вдогон. 15 августа выступаем вчетвером, чтобы организовать за ледником Вёлькена выносной лагерь, из которого собираемся приступить к съемочным маршрутам. Уходим под бравурную музыку непогоды: свист ветра в оттяжках, хлопанье брезента и шум наката, который не мог заглушить мелодичный перезвон ледяных обломков в полосе прибоя, пока мы шли вдоль берега. В лагере осталась Римма Федоровна продолжать свою охоту за граптолитами со своим верным оруженосцем Градусовым, призванным защищать ее от посягательств здешней вполне современной фауны, вроде той, с которой мы уже сталкивались в маршрутах с Поляковым.
Благополучно пересекли ледник Вёлькена и обосновались в местечке, для которого не нашли приличного определения: безобразные развалы мертвого льда, тут же за ними трещины, за палаткой скальные обрывы теряются в низких облаках, откуда временами раздается хохот топорков или морских попугаев. Видимо, где–то над нами находится птичий базар. Неслучайно поблизости на талом снегу валяются обломки яичной скорлупы, трупики птенцов и даже маленькая сайка (полярная тресочка), вытаявшая из–под снега. Кстати, снега на леднике значительно меньше, чем десять дней назад. Тем не менее, несмотря на описанное разнообразие, окружающая действительность сурова до предела. Даже ровного места под палатку нет, пришлось создавать его из относительно ровных каменных плиток. Попробуйте–ка еще отыскать их в скоплениях острых глыб морены, обильно сдобренных липкой грязью! Пока устраиваешься в спальном мешке, плоские камни под тобой с характерным постукиваньем шевелятся, приспосабливаясь к очертаниям тела Весьма достойное ложе для полярного как гляциолога, так и геолога!
Женя Платонов устроил побудку ровно в семь тридцать, хотя из–за тумана мы начали маршрут только в десять. Работаем двумя двойками, я с Платоновым и Ильин с Поляковым. Суть задания: выйти по леднику к заранее выбранным нунатакам, определить характер слагающих структур и их возраст, не считая определения самих слагающих пород. По возвращении предстоит состыковка полученных результатов обеих групп, чем займутся Ильин с Платоновым. Породы практически лишены органических остатков, и названия свит, воспринимаемые на слух, я ранее не встречал в литературе, поскольку парни оказались первопроходцами в своем деле. Дилетантов до сих пор волнует, кто первым вышел на те или иные белые пятна, поскольку они не подозревают, что главным направлением в науке давно стал природный процесс Тем не менее и я попытался представить, где мы оказались: где–то севернее в десятке километров маршрутов геолога Пустовалова и топографа Кураева в 1933 году, впервые составивших геологическую карту этих мест. Еще в двадцати километрах южнее чуть раньше пронесся на аэросанях МЛ1 Ермолаев, не обнаруживший на ледниковом покрове фирна и тем озадачивший мировую науку.
