Платонов начал свою работу с мелких нунатаков, расположенных западнее, а затем мы перешли к ближайшим склонам нунатака с отметкой 734, чтобы сомкнуть свои съемки со съемками Ильина и Полякова. По леднику передвигаемся только связавшись — модель общества, которое в стремлении выжить готово поступиться свободой индивидуумов. В нашем положении это оправдано, поскольку снег и фирн скрывали большую часть трещин. Обошлось без провалов. Наш маршрут на карте походил на замкнутый треугольник, что позволило проконтролировать результаты барометрического нивелирования, причем необычные: повсеместно равномерное снижение ледниковой поверхности метров на сто. Первый настоящий рабочий маршрут по леднику, которым я удовлетворен.
На следующий день, 17 августа, Платонов и я вышли на работу в верховьях ледника Мака, а наши товарищи из лагеря вдоль скальных обрывов направились к морю. Вышли пораньше, чтобы использовать плотный наст, который становился непрочным после полудня. Погода стояла превосходная, сплошное море солнечного света, и на пути к ближайшему нунатаку мы не встретили ни одной трещины. Такое начало настроило нас на лирический лад, а плотный обеденный пере–кус (во все маршруты мы брали с собой примус «Шмель») способствовал безмятежному настроению. А зря…
Обработав дальние нунатаки, мы тронулись по залитому солнцем правому борту по направлению к морю. Плоский горный массив (тот, что на старых картах назывался горой Мака), за которым размещался лагерь, был обращен к нам своими обрывами, совершенно лишенными солнечного освещения, что по контрасту производило мрачное впечатление. Окрестный ландшафт словно запугивал, но мы решили продолжать работу. Даже когда за поворотом обозначилась зона рваного льда, мы думали, что легко обойдем ее выше по склону. Мы так и поступили, но несколько дальше нарвались на крутые участки мертвого льда, покрытого липкой грязью. Это уже было по–настоящему опасно, и поэтому, выбрав слабину у страховочной веревки, мы осторожно продолжили движение вперед. Уклоны под нашими подошвами становились все круче и круче, впереди обозначился кусок непросматриваемого пространства, где могло случиться все, что угодно. Малейшая ошибка на этом неприятном участке могла обойтись слишком дорого, и мы решили, вернувшись немного назад, поискать обходной путь. Он проходил по сплошному ледяному крошеву, причем приходилось выбирать снежные мосты, предварительно просмотрев их со стороны. В наиболее подозрительных местах не стеснялись ложиться на живот и ползти по–пластунски. Иногда, загнав ледоруб в фирн, подтягивались к нему на руках. Это была нервная работа, причем основные силы тратились на страховку и меры безопасности. Весьма безотрадное местечко… Когда мы частично прошли, а частично проползли участки проклятого ледяного крошева, то увидали место, от которого повернули назад. Под ним шел невысокий обрыв, уводивший в трещину шириной в несколько метров. Сил порадоваться собственной предусмотрительности уже не оставалось…
Спустя час ситуация повторилась, словно по дурному сценарию, написанному заранее. А потом еще и в третий раз! Тогда мы решили больше не испытывать судьбу. Мы сделали все что смогли, и наш маршрут совсем не был безрезультатным, но степень риска подошла к опасной черте. К тому же стало ясно, что участок, который на этот раз оказался нам не по зубам, легко взять с моря.
Возвращение в лагерь прошло вполне благополучно. Выслушали за ужином рассказы товарищей, удивительно напоминавшие наши собственные приключения. Перед сном, предаваясь воспоминаниям о ледниках в других местах Арктики, единодушно пришли к выводу, что хуже новоземельских не бывает. А чего еще можно ожидать при прорыве мощного ледяною потока через горную цепь? Просто на Новой Земле, как на Новой Земле! Никто тебя сюда не звал, ты же сам выбрал ее, и нечего скулить, а тем более хвастаться. В конце концов ты доброволец на этой чертовой полярной службе в отряде полевиков экстра–класса.
19 августа мы с Женей выходим на очередные «выселки» у ледника Рыкачева. Что–то нас ожидает на этот раз? Воспоминания о похождениях на леднике Мака еще не улеглись, но ограниченность во времени диктует свое. В процессе постановки палатки убедились, что Арктика способна на мелкие пакости. Только установили ее, тут лее ветер сменился на противоположный, и палатка, надутая ветром, стала напоминать аэростат, сделав даже попытку вспорхнуть в небеса. Кое–как утихомирив ее, с высоты положения постарались оценить предстоящий маршрут, благо цель похода в поле зрения. Это даже не нунатаки, а плоские выходы коренных пород в среднем течении ледника Рыкачева, который здесь достигает ширины до 15 километров. Определенно ледникам Новой Земли не откажешь в масштабности, в чем я убедился много лет назад, и все же не перестаю удивляться и теперь.
Наутро все тот же сильный ветер, временами бурный. На небе — стаи хищных с зализанными краями чечевицеобразных облаков, признак формирования боры. Снег заметно подтаял, трещины на леднике распознаются хорошо и, к счастью, их немного. Платонов довольно легко обнаружил на выходах пород контакты оленинской и менделеевской свит по характерной диабазовой дайке, шву магматических пород. Мой дотошный и въедливый напарник заносит результаты наблюдений в полевой дневник, причем без помарок шариковой ручкой, что для меня внове. Меня учили делать это только карандашом во избежание гибели записей при попадании в воду, что на практике может случиться сплошь и рядом. Пока Платонов делает записи, я по–своему осваиваю окружающий ландшафт отесанных ледником бараньих лбов из глинистых сланцев. Вертикальный кливаж в сочетании с обильной сыпью мелких кристалликов пироита создает прихотливый рисунок на поверхности этих скал. Часто эта поверхность словно коричневая от загара, поскольку гидроокислы железа вносят свой вклад в здешнюю палитру. Ледник недавно ушел из этих мест, полоса коренных пород с края на контакте со льдом вообще лишена признаков лишайниковой растительности, и только поодаль от кромки льда появляются какие–то мелкие черные пятна этой, с позволения сказать, растительности, сменяющиеся к центру вполне благополучными оранжевыми скоплениями.
При возвращении в лагерь Новая Земля накрыла нас не то сильным ветром, не то ураганом или просто взбесившимся ветром, приготовив лично для меня нечто новенькое, хотя я по наивности посчитал, что уже этому архипелагу невозможно меня удивить чем–либо. Поначалу мне показались странными валики талого снега на поверхности снежных болот, образуемые ветром, а затем я удивился странному постукиванию по капюшону, в который старательно прятал свою физиономию от режущего ветра. Потом мое внимание привлекла какая–то размытая поверхность, особенно на склонах. Кое–как выпростав наружу свою физиономию, я неожиданно получил целый ряд чувствительных ударов по коже несущимся фирном. Настоящая фирновая поземка производила весьма чувствительный массаж «морды лица», кожа которой к концу полевого сезона, казалось, приобретает стойкость голенищ кирзового сапога. Однако! Поскольку мы пересекали ветровой поток поперек, указанный массаж достался лишь наветренной половине наших лиц. Не помню подобного по опыту МГГ 1957–1959 годов. Воистину, век живи — век учись, в Арктике все равно не соскучишься! Как не вспомнить Киплинга: «Что за женщина была, господи, прости ей! Не добра и не мила, но краса ее влекла дьявольскою силой!..
