– Ох, ох, да, да!
И снова дошла до финала, чувствуя, как и мужчина тоже содрогается, его пальцы буквально вонзились в мои бедра, когда он извергся в меня, и сила его ударов смягчилась, когда затих его оргазм.
Потом я услышала несколько негромких щелчков: мужчина освободил сначала мои запястья, потом колени, потом талию, оставив меня в темноте, и я лежала, все так же раскинув руки и ноги, едва веря в те ощущения, что окатывали волнами все мое тело. Облегчение, которое меня охватило, когда спали путы, заставило меня расхохотаться – расхохотаться так, как вы смеетесь, когда впервые в жизни видите горы или океан. Так смеются, когда сталкиваются с чем-то таким, чего боялись прежде, – и вдруг становится ясно, что оно ничем не грозит.
* * *
Первое, что я сделала после того, как прикрепила к своему браслету подвеску Шага пятого – «Мужество», – так это достала бутылку воды из маленького холодильника в лимузине. Я умирала от жажды, горела изнутри, я была опустошена и переполнена. И только после этого я проверила свой телефон.
Что само по себе уже было немалым прогрессом.
На экране появился текст сообщения от Джулиуса, и за одну секунду до того, как я его прочитала, в моей голове пронеслась цепь ужасных сценариев. Но на этот раз я их остановила и просто прочитала чертов текст. И знаете что? Ничего ужасного не случилось! Никто не попал в больницу. Никто не пострадал. Как раз наоборот! Джулиус записал Гаса на ежегодный прием у педиатра, то есть сделал то, что обычно делала я. На прием нужно было идти в следующий четверг, днем. Джулиус хотел знать, смогу ли я пойти с Гасом.
Конечно. Спасибо, что все организовал.
Второе сообщение было от Дениз.
Звонили из офиса Пьера Кастиля. Он отклонил просьбу об интервью. Жл.
Черт бы его побрал!
Спасибо, что сообщила, Дениз.
Мне хотелось добавить: «Ты что, развалилась бы, если бы написала „жаль“ вместо „жл“?» Серьезно. Или, следуя стилю Денизы, лучше было бы написать «срзн»? Я засмеялась вслух. Как только с меня свалились оковы, я вернулась к прежней ворчливости. Черт побери!
Через несколько секунд мой телефон снова звякнул.
Никаких проблем.
Я подумала, что это сообщение от Дениз, но это был Джулиус. Джулиус? Я отметила время: половина первого ночи. Ох! У меня упало сердце.
Почему ты до сих пор не спишь? С Гасом все в порядке?
Все в порядке. Занимаюсь платежными ведомостями. А ТЫ чем занимаешься?
А я сижу на заднем сиденье лимузина, и у меня побаливают запястья и лодыжки оттого, что я была прикована к стене, пока невидимый незнакомец трахал меня… Ха-ха!
Я ответила:
Не могу заснуть.
Я тоже.
Радости родительских забот.
Точно.
Попробуй считать, чтобы заснуть.
Не помогает.
Почитай книгу. Может, из книжек Гаса?
Про овечек?
Именно.
Стоп! Я сунула телефон в сумочку. Это было слишком уж странно: переписываться с бывшим мужем сразу после сексуальной фантазии. В особенности после такой сексуальной фантазии. Я сдалась перед невидимым незнакомцем просто потому, что он был уверен в себе и настойчив.
Я подумала о Пьере Кастиле. Слово «нет» звучало для меня как проклятие; я не выносила, когда мне отказывали. Для меня вдруг стало первостепенной задачей заставить этого человека подчиниться мне. А в этом мне мог помочь только один человек. Я снова достала телефон и отправила сообщение Матильде, прося ее о встрече за кофе. Как можно скорее.
Глава десятая
Кэсси
Уилл даже не помнил, что у него есть какое-то снотворное. Да и его срок годности давно истек, однако таблетки все равно оказались достаточно мощными, чтобы погрузить Клэр в кратковременную кому. И хотя она проглотила не все, а позже призналась, что на самом деле просто хотела, чтобы ей помогли, ее зов оказался чрезвычайно громким и отчетливым.
Выписавшись из госпиталя, Клэр получила освобождение от занятий и работы до конца февраля. Первую неделю она провела с родными в Слайделле, и за это время позволила наконец мне и Уиллу разобраться с тем, что все-таки происходило в социальных сетях, с чем ей пришлось столкнуться, и собрать доказательства, но для чего именно, мы пока и сами не знали.
– Святое дерьмо! – бормотал Уилл, просматривая ее страницы в Интернете, и свет компьютерного монитора падал на наши лица.
Комментарии, доведшие Клэр до кризиса, исходили от нескольких молодых девушек, которые использовали слова вроде «проститутка», «шлюха», «сука», «подстилка» (и даже куда более грубые). Оскорбления так и сыпались – они возникали под фотографиями Клэр и приходили по электронной почте.
– Сколько ненависти! – сказала я. – Несчастные дети.
В некоторых присланных Клэр письмах перечислялись способы, которыми авторы этих писем предполагали унижать и терзать Клэр, если она «не оставит в покое Бена», как будто сам Бен вообще не имел никакого права голоса во взаимоотношениях. Авторы писем также сообщали, что они так или иначе выгонят ее из школы искусств, если она не уйдет сама, и все это в чрезвычайно непристойных выражениях. Клэр, которую мы знали, – художница, трудяга, подруга и племянница, – эта девушка совершенно терялась среди мерзких, грязных оскорблений и угроз. Но наиболее выделялся ярлык, повторявшийся чаще всего, тот, что, похоже, буквально прилип уже к языкам негодяек, – и это было слово «шлюха», красовавшееся под все той же фотографией, возникавшей снова и снова, – это было изображение Клэр, расстегнувшей блузку так, чтобы видна была грудь, только одна. Если это и есть та самая фотография, из-за которой разгорелся сыр-бор, думала я, то она даже и не сексуальная. Снимок был вполне индифферентным, как будто девушка просто подзадоривала того, кто ее фотографировал (видимо, это и был Бен). Но когда этот снимок появлялся постоянно, да еще с отвратительными комментариями, он вызывал уже совсем другие чувства.
Клэр так скучала по Новому Орлеану, что стала просить родных отпустить ее к дяде Уиллу, те побоялись ей отказать, опасаясь подтолкнуть Клэр к более серьезным поступкам. Когда же Клэр вернулась к Уиллу, Интернет в доме был отключен, а мы, не желая оставлять ее одну, старались сделать так, чтобы кто-нибудь из нас всегда был рядом с девушкой. Делл подменяла нас с Уиллом, если возникала необходимость. Из всех нас Делл, пожалуй, была озадачена сильнее всего; ее лицо буквально вытянулось, когда я рассказала ей, с какими оскорблениями пришлось столкнуться Клэр.
– Ну, раз уж теперь она в порядке, то ты, пожалуйста, не возражай, если я сначала обниму ее, а потом отшлепаю, – сказала она, стараясь не расплакаться.
