— За этим звала? Рожа у него была — страшнее не
придумаешь. Я почувствовала настоятельную потребность обдумать ситуацию,
затопталась по комнате, время тянула. Над мозгами Лома можно потешаться сколько
угодно и дразнить его этим бесконечно, но вот мужское достоинство задевать не
следовало. Ни в жизнь не простит. Я покосилась на Лома: глаза горят, челюсти
сжаты… Самое невероятное — он все еще хотел меня. Я подошла ближе, а он
почувствовал что-то, хрипло позвал:
— Иди ко мне, быстро, ну?
— Уйдешь тут, как же, — досадливо сказала я и у
него между ног устроилась. Темперамент у Ломика будь здоров: не Аркаша, не муж
и не Димка. Лом стонал, я повизгивала, одно слово: зоопарк. Я ему грудь целую,
а он ко мне тянется, орет:
— Развяжи мне ноги, твою мать, неудобно…
Пришлось развязать. Он стиснул ногами мою задницу, ноги у
него железные, я только охнула. Волосы мне на глаза падают, воздуха не хватает,
Лом весь в поту, нижняя губа в кровь искусана.
— Сними, наручники, — просит, — я тебя
приласкаю.
Словечко показалось мне двусмысленным, я на его лицо
воззрилась, силясь отгадать, какой пакости от него следует ждать, а у него
глаза мутные, губы свело, видно, не до пакостей сейчас человеку.
— Да сними ты эти наручники, черт тебя дери, без рук
кайф не тот.
Я решила рискнуть, сняла их и в угол бросила. А Лом на меня
кинулся, как стая голодных волков. Неутомимый у нас Ломик.
Уже поздно вечером мы сидели на кухне. Я пила шампанское,
Лом стакан водки хватил, усадил меня к себе на колени и запел:
— Ладушка, красавица моя, ну что, ублажил?
Я поцеловала его, похвалила за старательность, а он сказал:
— Нам с тобой друг друга держаться надо. Слышь, Ладуль,
я серьезно. Мало ли чего с Аркашкой… Кто у дела будет? Я, может, мозгами не
очень, ну так и не лезу, а ты баба умная. Ладушка, я ведь знаю, Аркаша без тебя
шагу не сделает, ты у него первый советчик, все дела знаешь. А я в этой
бухгалтерии ни черта не смыслю. Давай дружить. Мы вдвоем с тобой таких дел
наворотим, все деньги наши будут, а, Ладуль?
— Чего это ты Аркашу хоронишь? — удивилась я.
— Так давление у него. Жаловался.
— Кого ты слушаешь? Он нас с тобой переживет.
— Да на черта он нам, козел старый. Не надоел он тебе?
Ты подумай, Ладуль, ну чего этому черту все: и баба такая, и деньги. Инфаркт я
ему мигом устрою, ты только шепни.
Слова Лома меня слегка настораживали: эдак он завтра
вспомнит, что тут нагородил, и с перепугу голову мне оторвет. Надо было что-то
придумать.
— Ломик, — я время тянула, целовала его и грудью
терлась, — скажи мне слова.
— Какие?
— Ну, какие мужчина женщине говорит.
И Лом сказал. Слов пятнадцать, десять из них порядочная
женщина даже мысленно повторить не сможет. Я покраснела, а Лом заржал.
— Ладушка, радость моя, я ведь по-хорошему с тобой
хочу. Поженимся, все деньги наши будут, слышь? Я ведь знаю, ты баба честная,
сколько лет с Аркашкой жила и ему не изменяла, я ж приглядывал. А Димка,
понятное дело, что ж тебе была за радость со стариком… Со мной все по-другому
будет. Ты, может, думаешь, я бабник? Да на хрена они мне, ну лезут, суки,
лезут, я ж один живу. Почему я до сих пор не женился, а? Я тебя жду, век
свободы не видать, если вру. Слышишь, Ладушка?
— Слышу, — вздохнула я.
— Так что скажешь?
— Считай, я в деле. Только вот что, горячку не пори,
здесь по-умному надо… Я к делам присмотрюсь получше, вникну, чтобы разом все к
рукам прибрать.
— Хорошо, Ладуль, как скажешь.
— И от меня подальше держись, — попробовала я
внести ясность. — Аркаша не дурак, смекнет, в чем дело.
— Понял, — кивнул Лом. — Завтра увидимся?
Приезжай ко мне, слышишь?
— Ломик, хочешь дело делать, о сексе забудь, —
наставительно сказала я.
— Как забыть, — ужаснулся он, — ты что,
Ладушка, да на черта мне тогда и деньги?
Да, трудно было говорить с распаленным страстью Ломом.
— Надо поосторожней, меня слушай, скажу можно, значит,
можно. Понял?
— Завтра, да? — спросил Лом, заглядывая мне в
глаза.
— С ума сошел? Ты меня вообще-то слышишь?
— Но сегодня время-то еще есть?
* * *
Прошел месяц. Димку я так ни разу и не видела. Душа
изболелась. В начале лета пришла в контору. Лом тосковал на диване. Я села на
стол напротив него, ногу на ногу закинула.
— Где Аркашка? — спросила.
— Здесь. Суетится. Радость у нас, сына женим.
— Димка женится? — Как ни ударила меня новость, но
перед Ломом я сдержалась, спросила спокойно.
— Ага. Старичок наш рад, до потолка прыгает. Студентка,
спортсменка и просто красавица. Порядочная. На порядочность старичок особенно
напирал, видать, уже испробовал.
— А где гулять будут, здесь?
— Обижаешь, сына женим, один он у нас. В «Камелии».
Старичок народу сгоняет, целый табун.
— Ты пойдешь?
— Конечно. Кто ж за порядком следить будет?
— Да когда свадьба-то?
— Послезавтра. Старичок по горло занят, слышь, Ладуль?
Поедем ко мне?
Лом поднялся, руки мне под подол сунул и целоваться полез.
— Ломик, ты опять за свое, — мурлыкнула я. —
Ведь договорились.
— Договорились, договорились, не могу я. Хлопну папулю,
надоел, прячься от него, больно надо. Без трусиков?
Лом наклонился, лизнул мне ногу, усмехнулся блудливо:
— Хочешь?..
— Я тебя, черта, как вспомню, на стенку лезу.
— Ладуль, ну чего ты…
— С ума сошел, Аркаша увидит.
— В машину пойдем, на пять минут, а? Сил нет.
— Потерпи до Димкиной свадьбы.
— На всю ночь? — хмыкнул Лом.
— На всю, да пусти подол-то, — разозлилась я.
Аркаша в кабинете на калькуляторе что-то высчитывал, увидев
меня, заулыбался. «Сейчас ты у меня улыбаться перестанешь».
— Денег дай, — сказала я.
