В кухню влетел Аркаша.
— Димка где? — рявкнул зло.
— Нет его, — ответила я, — завтра быть
обещал. А чего?
— Чего? Или не знаешь?
— Не знаю, — нахмурилась я, чувствуя, как
бледнею. — Аркаша, что с Димкой, говори.
— Стервец, мать его, курьером послал, с деньгами… Ни
его, ни денег, как в воду канул…
Я за сердце схватилась.
— Аркаша, Димка не вор, что-то случилось…
Аркаша бухнулся на стул.
— Не дурак, понял. Ох, господи.
— Да жив ли он? — ахнула я.
— Не каркай, — вскинулся Аркаша. — Жив, не
жив, за такие деньги и его и меня зарежут. Удружил сынок.
— Боже мой, — слезы по моему лицу катятся, зубы
стучат, — да что ж ты сидишь-то? Димку спасать надо, деньги собирать.
Попроси отсрочку, слышишь? Заплатим с процентами, пусть подождут. Аркаша,
делать что-то надо. Машину, квартиру продавать, помоги, слышишь? Без всего
останусь, а деньги соберу. Танька, поможешь?
— Да что ж я, зверь, что ли? Помогу. Соберем. Да ты что
сидишь? — накинулась она на Аркашу. — Двигаться надо, выручать парня.
— Убить бы его надо, — тяжко вздохнул тот.
— Что болтаешь, что болтаешь? — заорала
Танька. — Убить. И убьют, если пнем сидеть будешь. Соберем деньги,
заплатим, потом разберемся. И у меня на черный день есть.
— Танька, спасибо тебе, — еще больше заревела
я. — Век помнить буду.
— Свои люди, сочтемся, — ответила она.
Ночью позвонил Димка, голос дрожал.
— Лада, плохи мои дела. Спрятаться надо.
— Димочка, — торопливо начала я, — все знаю,
Аркаша был… Где ты? Я за тобой приеду.
Кинулась к нему со всех ног. Димка вышел ко мне, бледный,
лицо отрешенное. В машину сел, я к нему прижалась, за руки схватила.
— Мальчик мой, не бойся, соберем деньги. Я тебя сейчас
спрячу, ни одна живая душа не найдет.
— Лада, ты меня любишь? — спросил он, как-то
странно глядя.
— Люблю, очень люблю, — заверила его я.
— Если уехать придется, поедешь со мной?
— Поеду, хоть на край света поеду. Не переживай, все
сделаем, с отцом говорили, Танька поможет, соберем.
Ни машину, ни квартиру мне продавать не пришлось. Аркаша
деньги нашел, обо всем договорился, в чем я ни минуты не сомневалась. Димку
простили, с уговором, что он навсегда отойдет от дел. Оно и к лучшему. Аркаша
через неделю ко мне приехал.
— Знаешь, где он? — спросил устало.
— Знаю.
— Пусть возвращается.
— Аркаша, — запела я, кинулась ему на шею, он меня
по заднице погладил.
— Эх, Ладка. Ну на что он тебе? Оставил отца без
штанов. Я теперь весь в долгах… Сколько ж надо горбиться, чтобы все вернуть.
— Аркаша, — грозно сказала я, — не греши, сын
он тебе. Сын, а деньги — тьфу, наживешь. И не прибедняйся. Тебя потрясти, много
чего интересного вытрясешь.
— Что хоть случилось-то? — минут через пять
спросил он.
— У него спрашивай. Я не знаю. Не до расспросов было,
парень едва живой.
В тот же день я съездила за Димкой. Он пошел домой мать
успокоить, ну и, само собой, от отца нагоняй получить. Через неделю опять на
станцию техобслуживания устроился, и все помаленьку утряслось.
— Ты чего отцу соврал? — как-то спросила я.
— О чем?
— О сумке.
— Я правду сказал: потерял. Так и было.
— Вот я и спрашиваю, зачем соврал, почему не сказал,
что у меня в тот день был?
— Тебя-то зачем во все это впутывать? Ни к чему.
— Где же эта сумка? — удивилась я.
Димка посмотрел как-то туманно, пожал плечами.
— Не знаю.
Аркаша деньги давать перестал, сославшись на долги. Димкин
заработок был смехотворным. Ворованные деньги мы с Танькой разделили, но
трогать опасались. Жить на зарплату было невесело. Димка все на меня
поглядывал, задумчивый какой-то стал.
— Лада, плохо тебе со мной?
— Дурачок, мне с тобой так хорошо, что словами не
скажешь.
— Может, мне другую работу подыскать?
— Замолчи, все у нас есть, проживем.
Тут я, конечно, лукавила. Без денег было туго, и вообще
жизнь не радовала. Разумеется, Димку я любила, но находиться под чьим-то
неусыпным контролем двадцать четыре часа в сутки утомительно. К тебе приглядываются,
присматриваются, а ты чувствуешь себя едва ли не преступницей. В общем,
отсутствие доверия больно ранило мою душу.
Танька проявила понятливость. Уселась на диване, уставилась
в угол, потосковала, сказала с тяжким вздохом:
— Да. Невесело.
— Куда уж веселее, — разозлилась я, садясь рядом.
— Обидно, — кивнула подружка, — баксов
черт-те сколько, а ведь не попользуешься…
— Молчи уж лучше.
— На меня-то чего злиться? — Танька опять
вздохнула. — Что, Аркашка денег не дает?
— Не дает. Говорит, сынок по миру пустил.
— Врет.
— Конечно.
— Это он тебя выдерживает, мол, затоскует Ладушка без
денег и ко мне вернется.
— Еще чего… Я Димку люблю.
— Да я знаю, знаю… А я вчера у Петрушина на даче была.
У художника. Я тебе про него рассказывала?
— Рассказывала, — проворчала я.
— Уехал он в Германию…
— Скатертью дорога…
— А дачу, значит, мне оставил. То есть на время,
конечно, покуда не вернется. Присматривать… ну и попользоваться…
— У тебя что, дачи нет?
— Такой, может, и нет. В подвале за шкафом стена
отодвигается, веришь? И там помещение, большое. А из него еще ход, подземный.
Метров пять, выходишь за огородом. Скажи — класс?
— Глупость какая, — покачала я головой. —
Подземный ход дурацкий, на что он тебе?
