— К несчастью…
— Что к несчастью? Да он так растерялся…
— Нам-то что с того?
— Терпение иметь надо… — Мы еще немного поворчали друг
на друга, тут вернулся Лом.
— Поехали, — сказал он с порога.
— Куда это? — ахнула Танька.
— Домой. Чего ей здесь валяться? Я в коридоре врачиху
поймал, будет к нам ездить каждый день, до окончательного выздоровления то
есть.
— Да ты чокнулся, что ли? — рявкнула Танька.
— Перестань кричать, — подала я голосок. — Не
хочу я здесь оставаться… Дома скорее поправлюсь.
— Как же… — начала Танька, но ее уже никто не слушал. Я
поднялась с кровати и тут кое-что сообразила.
— Гена, — выдохнула растерянно. — У меня же
ничего нет, кроме рубашки…
Лом раздумывал двадцать секунд, потом сказал Таньке:
— Поехали за шмотьем.
— Вы побыстрее, ладно? — жалобно попросила я,
продолжая изображать принцессу в заточении.
— Мы мигом, — заверил Лом. Они с Танькой
удалились, а я сладко потянулась и стала прикидывать, как вести себя дальше.
Мелочным Лом никогда не был, потому вернулись они часа через
два. Танька довольно ухмыльнулась и, улучив момент, шепнула:
— В машине места нет… А ты не верила, что прорвемся…
Она вытряхнула содержимое сумки на кровать, а я,
приподнявшись в постели, стала одеваться. Чувствовала я себя хорошо, но на
всякий случай дышала с трудом и время от времени утомленно прикрывала глазки.
— Зря вы это затеяли, — вздохнула Танька, заметив
мое томление. — Полежала бы еще немного…
— Нет, хочу домой, — заявила я.
Покинув больницу, мы поехали к Лому.
— В холодильнике поди мышь сдохла? — проворчала
Танька, завидев универсам.
— В магазин заедем, какие дела?
Я сидела сзади, Лом без конца пялился на меня в зеркало, а я
была тиха и задумчива.
— Давай-ка сразу укладывайся, — сказала Танька уже
в квартире. Я доверчиво взглянула на любимого.
— Куда мне?
— В спальню, — слегка растерявшись, ответил он и
сурово посмотрел на Таньку. Та женщина мудрая, чужие взгляды понимает и потому
через несколько минут отбыла.
Я устроилась в спальне на широченной Ломовой кровати, а он
спустился к машине и вернулся нагруженный, как верблюд. Приткнул пакеты на полу
и, кивнув на них, пояснил:
— Вот, купил тебе кое-что…
— Спасибо, — скромно сказала я и стала смотреть за
окно, а Лом начал томиться.
— Может, тебе чего надо? — минут через десять
спросил он. — Телек включить?
— У меня от него голова болит, — печально ответила
я и попросила:
— Завари чаю. С лимоном, если есть…
— Забыли про лимон. Сейчас съезжу.
— Не надо, — попыталась я его остановить.
— Да тут ехать-то… — Лома явно тянуло на подвиги.
— Ты только побыстрее, — душевно протянула я.
Через полчаса мы пили чай, устроившись в спальне, я в
постели, Лом в кресле. Очень скоро он не выдержал и спросил:
— Чего ты такая тихая? Я пожала плечами.
— Плохо мне. Никого у меня нет, кроме Таньки. Раньше об
этом не задумывалась, а пока лежала в больнице, разные мысли лезли в голову…
Совсем одна я. Вот так случись чего… — В этом месте я смахнула несуществующую
слезинку.
— А чего случится-то? — не понял Лом.
— Да что угодно… Родственников нет, ни мужа, ни Аркаши…
— Нашла кого вспомнить, — фыркнул Лом.
— Он обо мне заботился, — жалобно сказала
я. — И, между прочим, никогда не бил.
— А я бил и буду бить, — утешил Лом, — потому
что с тобой по-другому никак нельзя. Баба ты подлая, хоть у тебя и вид сейчас,
как у святой невинности. Только на меня все это не действует. Я тебя знаю как
облупленную…
— Ничего ты не знаешь, — обиделась я.
— Знаю, знаю… И щенка я тебе ни в жизнь не прощу, на
том свете вспомню.
«Неужто и на том свете мы по соседству будем?» — подумала я,
а вслух сказала:
— Ты сам виноват…
— Что? — удивился Лом.
— Что слышал. Я сколько лет тебя любила, а тебе и дела
нет.
Лом поперхнулся чаем, а откашлявшись, покачал головой:
— До чего ты, Ладка, баба наглая…
— Нечего прикидываться и дурака из себя строить, —
разозлилась я. — Ты вспомни, сколько лет я на тебя глаза пялила. —
Говорить такое было невероятной наглостью, только ведь, когда имеешь дело с
дураком, ходить вокруг да около бесполезно, намеков любимый не поймет, а вздохи
растолкует по-своему. Я взглянула в его глаза и добавила:
— Влюбилась я в тебя, как кошка.
— Ты? — Его аж перекосило от возмущения. — Да
ты меня по имени и то ни разу не назвала.
— По имени тебя многие зовут, а вот Ломиком я одна.
— Ага. Вкручивай. На меня глаза пялила, а с Димкой
спала.
— Сам виноват, — повторила я. — Я, между
прочим, женщина, а не манекен с выставки. Мне хотелось, чтобы меня кто-то
любил. С мужем не повезло, от Аркаши толку мало, а тут Димка. Я, как и всякая
женщина, мечтала, чтоб все по-настоящему, по-человечески было. А с тобой что?
Нужна тебе любовь? Глотку залить, да в кабаке бабам подолы задирать…
— Конечно, — с обидой сказал Лом и отвернулся к
окну. — Не человек я вовсе.
— На правду нечего обижаться, — наставительно
заметила я.
— Много ты знаешь правды-то. Не верю я тебе. Димку из
тюрьмы вытащила, с ним сбежала. Просто так, да?
— Перед Димкой я, конечно, виновата. Пока в тюрьме был,
вся душа изболелась: ведь из-за меня беда вышла. А приехали в Минск, все
по-другому оказалось. И Димка не нужен, и о тебе ночи напролет думала. Потому и
Таньке позвонила.
— Вот так я тебе и поверил, — усмехнулся Лом.
— Ну и не надо, — обиделась я и стала молча пить
чай.
