Мы стали строить дом и приручать Лома. Костя оказался
умницей, советам внял и вел себя безукоризненно. Как Лом ни придирался, а
ничего подозрительного в нем усмотреть не смог, и вскоре уже называл его
Костей, хлопал по плечу и приговаривал:
— Головастый ты мужик…
* * *
В пятницу была презентация по случаю открытия нового банка.
Танька с Костей уже отбыли, собирались и мы с Ломом. Я вертелась перед
зеркалом, муженек подошел сзади, обнял меня и запел:
— Ладушка, до чего ж ты красивая, дух захватывает…
Фигурка точеная… — Он рукой залез под подол и ухитрился смять платье. —
Давай наплюем на эту презентацию и дома останемся. Чего мы там не видели?
Отказывать Лому не хотелось, но на этот раз я проявила
твердость:
— Потерпишь пару часов. Хочу взглянуть на этих умников
и прикинуть: кто там чего стоит.
Умники особого впечатления не произвели. На следующий день к
нам приехали Танька с Костей и стали натаскивать Лома. Он капризничал и злился,
а мы изрядно помучились. Однако через пару недель муженек вошел во вкус,
возвращался с сияющими глазами и заявлял с порога:
— Ладуль, ты сейчас со смеху умрешь…
Со смеху я не умирала, но за мужа радовалась. Работать с ним
стало легко и приятно. Память у Лома железная, не хуже его кулаков, и хоть
мозгами его бог немного обидел, зато хитростью и звериным чутьем снабдил в избытке,
а о том, что карманы ближних следовало время от времени основательно очищать,
Лому напоминать не приходилось. Костя умело его инструктировал, а Ломик был
способен запомнить текст объемом в пять страниц и на следующий день
воспроизвести его дословно. Очень скоро ребята в банке поняли, что заполучили.
Но русский человек, как известно, задним умом крепок.
Поздней осенью, после одного примечательного разговора с
глазу на глаз в кабинете за дубовыми дверями, в котором Лом, к удивлению своего
собеседника, продемонстрировал недюжинный ум, а не только звериную повадку, у
нас в гостях появились двое мужчин. Правда, на гостей они были похожи мало, так
как выглядели испуганными, нервными и неприлично суетливыми. С обоими я
встречалась лишь однажды, на презентации, и поэтому позволила себе, открыв
дверь, выказать легкое недоумение.
— Здравствуйте, — пропела я с улыбкой, глядя
попеременно то на одного, то на другого.
Один из мужчин был среднего роста, худой и бледный, ранняя
лысина и борода клинышком, фамилия его была Перезвонов. Лом сразу же прозвал
его Звонком за неуемную тягу к красноречию. Второй — высокий, крепкий и в
отличие от товарища говорил мало и по делу, чему, надо полагать, способствовала
его фамилия: Молчанов. Сейчас он держал в руках черную папку, по некоторым
причинам очень меня интересовавшую.
— Здравствуйте, — ответили они мне и улыбнулись,
хотя было заметно, что им не до улыбок. — Геннадий Викторович дома?
— Дома, проходите, пожалуйста.
Они вошли. В прихожей появился Лом. Так как визит ожидался,
муженек бродил по квартире в костюме, застегнутом на все пуговицы, и выглядел,
как всегда, сокрушительно, правда, на особый, бандитский, манер, точно назло
всем моим попыткам придать ему вид добропорядочного гражданина.
— Вот сюда, пожалуйста, — сказала я, указывая
рукой на дверь гостиной, а Лом головой мотнул:
— Пошли, ребятки.
Я закрыла за ними дверь и прошла в соседнюю комнату. Здесь
напротив друг друга молча сидели Костя и Танька. При моем появлении подружка
вскинула голову и спросила:
— Лом справится?
— Еще бы.
Костя поднялся с кресла, подошел к окну и сказал тихо:
— Черт, волнуюсь, как на выпускном экзамене.
— Не стоит, — успокоила его я. — Все
нормально и даже лучше. Генка понял, чего от него хотят, а когда он случайно
что-то понимает, ему цены нет.
Мы настроились на долгое ожидание, но разговор занял не
более получаса. Гости молча оделись в прихожей, потом хлопнула входная дверь, а
мы покинули комнату. Лом сидел в кресле и ухмылялся.
— Что, Геночка? — спросила я, устраиваясь на его
коленях.
— Порядок, — кивнул он и поцеловал меня.
На столе лежала та самая кожаная папка. Костя сел, придвинул
ее к себе и стал внимательно изучать содержимое. Танька пританцовывала рядом и
все норовила заглянуть ему в глаза. Наконец Костя поднял голову, посмотрел на
нас по очереди и сказал:
— Молчанову сейчас самое время умереть.
Лом уставился на меня, а я едва заметно кивнула.
* * *
Я жарила мужу котлеты, Танька вертелась рядом, залезая
руками то в один салат, то в другой.
— Молчанова-то с попом хоронят, — минут через пять
заявила она. — С понятием люди…
— Сейчас модно, — пожала я плечами.
— Отпевание сегодня в час. — Танька задумалась,
глядя на люстру. — Человек он в городе уважаемый… был. И меня, кстати,
приглашали…
— Сошлись на занятость, отправь вдове соболезнования,
покойнику венок…
— Да нет, я бы сходила… отдала то есть последний долг…
и вообще, послушала, как поют.
— Помешательство какое-то, — разозлилась я.
— И вовсе не помешательство… В душе-то так чисто
делается, и плакать хочется.
— Что ж, — вздохнула я, — сходи поплачь.
Танька взглянула на часы и ходко затрусила к двери.
Однажды вечером Лом вернулся в сильной задумчивости, бродил
по квартире и все на меня поглядывал. Где-то часа через полтора не выдержал и
сказал:
— Ладуль, мне с тобой поговорить надо…
Разговор вышел бурным, и я впервые накричала на муженька, а
под конец заявила:
— Ломик, с наркотой связываться не смей.
Традиционно этим промыслом в нашем городе занимались
нехристи. С ними мы уживались по принципу: у вас своя свадьба, у нас своя…
Откуда теперь ветром надуло, понять несложно: еще в прошлые времена Лешка
Моисеев, давний Ломов дружок, мутил воду и пел о бешеных деньгах.
— А чего от добра отказываться? — разозлился
Лом. — Дело верное, отлаженное, а нехристей мы в бараний рог свернем,
нечего им у нас хозяйничать.
Убрав из голоса командные нотки, я запела жалостливее.
— Я покойному Аркаше всегда говорила, не суйся. У нас
дела, слава богу, идут неплохо, а от добра добра только дураки ищут.
