— Я все понял, Лом, — сказал Лешка, поднимаясь и
кривя губы. — Можешь не ораторствовать. Мы друзья и все такое, только баба
твоя…
Он попытался найти слово, не нашел и направился к дверям.
Когда за ним закрылась дверь, Лом улыбнулся, широко и лучезарно, и сказал:
— Каюк дружку. Кончился.
— Это точно, — согласилась Танька и добавила тише:
— Царство ему небесное…
Оставшись с мужем наедине, я долго молчала. Он подошел, сел
рядом, взял меня за руку.
— Гена, — позвала я, — ты ведь не думаешь…
что я действительно хотела этого пьяного идиота?
— Что за чушь? — нахмурился Лом. — В голову
не бери. Я тебя знаю и верю тебе. Все.
* * *
На сей раз похороны не были такими уж пышными, и никто не
решался особенно горевать по Лешке. Предпочитали сурово хмуриться и
отделываться фразами типа: «Да, жизнь… вот так вот…» и тому подобной чепухой.
Кое-какие причины для этого были: Моисеева обнаружили в машине в трех
километрах от города, с пятью пулями в груди, шестая в голову его доконала.
Вокруг машины натоптано, снег кровищей залит. Напрашивался вывод, что убийца
профессионалом не был, убитого хорошо знал, так как тот подпустил его к себе и
зачем-то бродил с ним вокруг машины. Шел робкий, но упорный слух, что
пристрелил его сам Лом, и по всему выходило, что из-за бабы. Наше присутствие
на похоронах всех сбивало с толку. Лом сурово хмурился, и видно было, что
сильно печалится из-за дружка. Остальные, глядя на вождя, тоже печалились, но,
как я уже сказала, без лишних слов. Обещаний вроде: «Мы этого подлюгу из-под
земли достанем» никто не давал, предпочитая тяжкие вздохи опасным обетам.
Так как законной супруги у Лешки не было, а незаконных было
много, они перед церемонией малость поскандалили, пытаясь решить, кому должна
быть отведена ведущая роль, и нанесли друг другу незначительные телесные
повреждения. В результате на похороны ни одна не явилась, так что рыдать и
бросаться на гроб было некому. Близких родственников он не имел и уже несколько
лет числился в сиротах. В общем, церемония особенно не впечатляла, хотя Танька
и настояла на отпевании, во время которого переминалась с ноги на ногу и с
нетерпением ждала, когда запоют ее любимое. Прослушав до конца знакомые слова,
подружка расслабилась, всплакнула и сказала довольно громко:
— Ох, горе-то какое…
Я не поняла, к чему эти слова относились: к Лешкиной кончине
или к тому, что певчие замолчали.
Совершенно случайно и без чьих-либо стараний на кладбище
Моисеев оказался рядом с Синицей. Неподалеку в полный рост стоял Святов в
черном мраморе, и хоть особого сходства я не улавливала, но Танька утверждала,
что он сильно походил на Ильича. Обнаружив в такой близости трех недавних
соратников, в то время как дела шли на редкость хорошо и обещали быть еще
лучше, мужики глубоко задумались и о Лешке вовсе перестали печалиться. Не те
мысли их одолевали.
Лом стоял возле гроба, сложив руки, с прямой спиной и гордо
вскинутым подбородком, и походил то ли на гангстера американской закваски, то
ли на лидера какой-нибудь партии. Вокруг него образовалось пустое пространство,
не слишком большое, но ощутимое. Никому и в голову не приходило, обращаясь к
нему, назвать его Ломом или Генкой. Все поспешно отводили глаза, но спинами и
телодвижениями демонстрировали преданность и готовность ради вождя на многое.
Мы стояли в сторонке, но в достаточной близости от Лома: я в
черном, Танька в слезах, Костя в очках с золотой оправой и Славик в дорогом
пальто на меху. На нас поглядывали с замешательством и некоторым испугом, и
умные уже сообразили, что старые времена безвозвратно канули в небытие, а
грядут новые, к которым надлежит приспособиться.
Саид, последний из оставшихся в живых давних Ломовых
дружков, был, безусловно, человеком умным. Он стоял в трех шагах от Лома, за
его спиной, точнее, за плечом, рядом, но сзади, и наперед не лез. Когда могилу
зарыли и обложили венками, он тихо сказал:
— Да, Гена, вдвоем мы с тобой остались.
Я попыталась уловить в его голосе намек, но услышала лишь
грусть и смирение перед судьбой.
— Да, — кивнул муженек, и они на глазах у всей
компании обнялись и маленько похлопали друг друга по спине. Остальные терпеливо
ждали, когда Лом пройдет к машине. Он пошел, и Саид вроде бы рядом, но
чуть-чуть сзади. Потом пропустили нас и с некоторым облегчением побрели к
ожидавшему транспорту. На многих лицах читалась растерянность.
— А Саид умница, — сказала Танька, устраиваясь на
велюровом сиденье. — Уроки истории тоже научили его кое-чему.
Я кивнула. Саид в отличие от остальных Ломовых дружков
всегда вызывал у меня симпатию.
Поминки прошли без особого шика, петь хвалебные оды Моисееву
никто не решился, о памятнике в полный рост тоже не заговаривали, посидели, выпили
и затосковали. То ли дело в старые времена: Аркашу неделю поминали, да так
буйно, что на полгода воспоминаний хватило.
Я сидела рядом с Танькой в сторонке, Лом, само собой, во
главе стола, а Костя от него по правую руку, там, где раньше всегда садился
Лешка. Умных это тоже на размышление сподвигло, но умных было не так много,
чему я, по понятным причинам, радовалась. Саид сидел слева от Лома, вел себя
скромно, пил мало, был серьезен, но особо печаль не демонстрировал. Ломик то и
дело обращался к дружку, как видно, желая подчеркнуть, что их дружбе годы и
невзгоды не страшны. Танька только ухмылялась, а Саид, улучив момент, подошел к
нам. Надо сказать, что восточного в нем только и было что дурацкая кличка,
которую он получил давным-давно из-за пристрастия к одному фильму. Фамилия у
него была Пантелеев, а имя Саша, но еще много лет назад об этом начисто забыли
и иначе как Саидом не называли. Я и сама лишь недавно с некоторым удивлением
узнала его настоящее имя, разумеется, благодаря Танькиным стараниям. Теперь
времена сменились, и о дурацких кличках следовало забыть.
Саид сел рядом, дружески улыбнулся мне и сказал:
— Хорошо выглядишь.
— Спасибо, Саша, — мягко ответила я и тоже
улыбнулась. Он посмотрел куда-то перед собой и заговорил не спеша:
— Редко видимся. И все больше по невеселому поводу.
— Да, — я кивнула, а потом добавила:
— Кто бы мог подумать…
— Как посмотреть, — пожал плечами Саид. — О
покойнике плохо не говорят, но о Лешке мало что хорошего можно сказать. Он кого
угодно мог допечь. В последнее время мы с ним виделись редко, только по делам.
— Да, с Геной у них то же самое было… Все больше
юношеские воспоминания.
