— Ага. У Лома только одна сигнализация работает, в
штанах.
— Это точно. Мента надо в любовники. Пусть квартиру
сторожит.
— Заведи.
— Попозже. С Вовкой разобраться надо.
— Зачем он тебе? Сама говоришь: нищета.
— А я за него замуж выйду.
Я хмыкнула, а Танька обиделась.
— А что? Он и моложе-то меня лет на пять всего. Возьму
к себе на работу, человеком сделаю, знаешь как заживем. — Танька
задумалась, потом сказала:
— В люди выведешь, обуешь, оденешь, а он, подлец, по
бабам шляться начнет.
— Так ведь еще не начал.
— Ой, Ладка, все мужики подлецы. А твой как?
— Покатались, до дома проводил.
— И не трахнулись?
— Нет, конечно.
— Че делается. Совсем баба дура.
— Я тебе уже говорила, у порядочной женщины может быть
один муж и один любовник. Два — перебор.
— А если мужа нет, сколько любовников может быть?
— Сколько угодно.
— Слава тебе господи, в порядочных хожу. — Танька
насмешливо посмотрела на меня и спросила:
— Не надоел тебе твой Аркашка?
— Надоел. Бросить бы его, заразу, да где еще так
пристроишься? Не к Лому же на поклон. Давно жмется, и на роже написано: «Не
потрахаться ли нам, дорогуша?»
— Не вздумай с Ломом вязаться. Подлюга. Аркашка
надежнее.
— Вот и я так думаю.
— Засиделась ты возле него. Погулять надо. Пригрей
Димку. Мальчик-то какой, а улыбочка!
Я махнула рукой.
— Машину хочу — «Волгу». Аркаша обещал.
— Ой, Ладка, — Танька головой покачала. — До
чего ж ты на деньги жаднющая, прямо патология какая-то. Все тебе мало. Деньжищ
у тебя — на всю жизнь хватит, а ты… сидишь возле Аркашки, на хрена он тебе
сдался, старый черт? Плюнь на него, заведи мужика путного, бабьего веку
осталось совсем ничего.
— Отстань, — сказала я. — У тебя мужики, у
меня деньги.
Танька вдруг заерзала.
— Ты меня домой не отвезешь? Что-то беспокойство у
меня. Правда не ограбили бы. — Как Танька по мужикам ни сохла, но барахло
любила еще больше.
— Отвезу, — засмеялась я.
В машине Танька опять начала приставать ко мне:
— Мужа ты своего не любишь, Аркашку едва терпишь… Вышла
бы замуж за хорошего человека, ребенка бы родила.
— Отстань, Танька, сама рожай. Ребенка мне еще не
хватало…
— Ага, я уже родила.
Бывший Танькин муж был алкоголик, у их ребенка была болезнь
Дауна, Таньку он даже не узнавал, но она его жалела и регулярно ездила к нему.
Возле дома она тяжко вздохнула:
— Прямо боязно идти. Умеешь ты настроение испортить.
— Да ладно, ступай, цело твое барахло.
Я поехала домой, размышляя над Танькиными словами. И мужа я
давно не любила, и Аркашка мне надоел, и денег я желала до судорог. Мой роман с
деньгами начался давно и поначалу неудачно. Родители жили скромно, а я всегда
мечтала о респектабельности, но по молодости дала маху: вышла замуж за актера.
И ладно бы просто вышла замуж, а то ведь влюбилась, как кошка.
Было мне девятнадцать, училась я в пединституте, а Валерка,
закончив театральное, прибыл в наш город вместе со своим курсом и дипломным
спектаклем «Милый друг». Он играл Жоржа Дюруа и был так хорош, красив и
сокрушительно нахален, что дух захватывало. После спектакля я потащилась к нему
с цветами и таскалась до тех пор, пока он не созрел до понимания простой
истины: лучше меня никого на свете нет. Через месяц он признался мне в любви,
через три мы поженились. Жили у родителей, спали на кухне, квартира
однокомнатная. Зарплата у него была копеечная, и плюс моя стипендия. А тут
квартиру предложили. Заняли денег. Бились как рыба об лед. Валерка по
деревенским клубам катался, я полы в поликлинике по вечерам намывала, и все
равно ни на что не хватало. Получили квартиру, еще беда — мебель. Опять долги.
Я чулки штопала и ревела, учеников набрала столько, что от музыки, даже
хорошей, тошнило. А тут беременность. Валерка за голову схватился.
— Лада, куда нам ребенок? Как мы на мою зарплату
проживем?
Решили подождать. Я слезами обливалась, а в больницу
все-таки пошла. Но доконало меня не это. Как-то, возвращаясь с работы, влетела
в троллейбус, денег не было ни копейки, в кошельке один ключ, но устала я
страшно, спину разламывало, и решила рискнуть. А тут, как на грех, контролер, и
народу всего человек десять. Вся кровь мне в лицо хлынула, я стояла ни жива ни
мертва, а рядом парень, молодой, не старше меня, одет с иголочки, на пальце
печатка грамм на пятнадцать, и губы насмешливо кривятся. Посмотрел на меня, купил
билет и мне протянул. Я взяла. На остановке вылетела из троллейбуса, он за
мной, крикнул:
— Эй, подожди, — и подошел вразвалочку. А я точно
свихнулась.
— Сволочь! — заорала. — Сволочь.
И бегом домой, слезы по щекам размазываю, трясусь и сама
себя ненавижу. Ни о чем, кроме денег, я уже думать не могла. А их не было.
Валерка не выдержал первым. Ходил измученный, нервный, злой,
а потом как-то враз переменился, ласковый стал, все Ладушка да Ладушка. Я
гадала, в чем дело, пока мне Танька глаза не открыла:
— Баба у него, торгашка. Лет на сто старше. Он на ее
тачке разъезжает по доверенности, а она его после спектакля встречает и в
ресторан. Хорошо устроился.
Я пошла взглянуть на торгашку. Выкатилась баба лет сорока
пяти, толстая, некрасивая, лицо отечное, мешки под глазами, и смолоду, видно,
красотой не блистала, а теперь и вовсе ей природа ничего от щедрот своих не
оставила. Но пальто на ней было класс и сапоги тоже, и топала она в тех сапогах
к собственным «Жигулям». Я опять ревела, не от обиды даже, а от жалости к
Валерке, каково ему с такой жабой спать? Деньги… Ох как денег хотелось!
Прикидывала, где бы заработать, и так и эдак, ничего не выходило. На мужиков не
смотрела, воспитание не то, замуж девицей выходила, и Валерке изменять было
стыдно, хоть он этого и заслуживал. Отметили мой день рождения, ухнув всю
зарплату, а на следующий день Танька пришла.
— Муж где?
— В театре. Премьера сегодня.
— А ты чего не пошла?
— Не в чем. Одно платье приличное, я в нем три года
хожу. Люди думают — униформа, за билетершу принимают.
