— Конечно. Мы — это я и еще несколько человек,
разделяющих мою точку зрения.
— И у вас есть возможности?
— У нас есть деньги, — в свою очередь усмехнулась
я, сделала паузу и продолжила:
— Вы скорее всего не поверите, но кое в чем мы с вами
союзники.
— В чем? — спросил Астахов.
— Мы хотим избавить наш город от мерзкого зелья.
Астахов засмеялся и покачал головой.
— Ну вот, не поверили…
— Я знаю, что Лом наркотой не занимается, — кивнул
Станислав Федорович. — Решил сменить окраску и избавиться от конкурентов?
— Сменить окраску я ему никогда не позволю.
— Ясно. Некоторые изменения в вашей… команде наводили
на интересные мысли… выходит, Лом ничего не решает?
— Извините, но дело это внутрисемейное и вас не
касается. Я предлагаю вам союз. Через несколько месяцев этой дряни в городе не
будет. Конечно, мы не можем вычистить поголовно всех мелких торговцев, это
нереально. Но одно обещать могу: ничего похожего на настоящий бизнес. Мы
почистим город, и дышать станет легче. Само собой, вы получите этого сукиного
сына, где бы он ни прятался.
— Вы всерьез думаете, что можете меня купить?
— Нет, конечно. Мы ж не дураки. Кое-что о вас знаем и
купить не рассчитываем. Договориться, да. Мы выполняем работу
правоохранительных органов, а вы делаете вид, что этого не замечаете. Я вас не
прошу выдавать государственные тайны или освобождать наших ребят. Извините,
справимся без вас. Просто не мешайте. И в городе будет тихо.
— Представляю, — усмехнулся он.
Я вздохнула.
— Станислав Федорович, у меня с наркотой свои счеты.
Пока я в силах, буду с этим бороться. Может, звучит забавно, но что есть, то
есть.
— Мне известно о вашем брате, — сказал он.
— Разумеется. Несколько строк на листе бумаги:
шестнадцатилетний парень, кололся уже полтора года. Поздно вечером был задержан
патрулем, оказал сопротивление, ножом убил одного милиционера и ранил другого.
Потом поднялся на крышу родного дома и бросился вниз. Умирал долго и
мучительно. Это то, что знаете вы… Мои родители так и не смогли смириться с
этим. Мне было девять, но я уже тогда точно знала, что в мире худшее зло.
— Ваша история производит впечатление. Более того, я
вас понимаю. Но сути это не меняет.
Я улыбнулась.
— Знаете, у меня есть подруга. Она утверждает, что
человечество с веками не умнеет, отказываясь учиться на собственных ошибках.
Люди видят, как растет и крепнет зло, но вязнут в собственных амбициях, рассуждениях,
сварах, а потом зло их проглатывает и властвует, а каждый индивидуум в
отдельности умывает руки и заявляет: «Я не поступился своими убеждениями». Не
правда ли, занятно? Давайте проявим мудрость и объединимся против общего зла.
Точнее, заключим краткое перемирие. Потом ничто не помешает нам колошматить
друг друга. Я буду наживать деньги путем не праведным, а вы проявлять доблесть
в борьбе со мной.
Астахов засмеялся, глядя на ребятишек, играющих в воде.
— Невероятно, — покачал он головой. — Очень
поучительный экскурс в историю… Не ожидал, что могу услышать нечто подобное от
вас.
— Мы не враги, по крайней мере сегодня.
— Допустим. И как вы представляете себе наше
сотрудничество?
— Вы делаете свое дело, мы свое, и вы закрываете на это
глаза. Почему бы не попробовать?
— Лада Юрьевна, — начал он, я покачала головой.
— Не торопитесь… Этого типа мы найдем в любом случае,
независимо от того, согласны вы или нет. О нашем разговоре никто не узнает —
разумеется, от меня. Если наша беседа только и останется беседой, будем
считать, что я просто сделаю доброе дело, сдав правосудию преступника, из
человеческих, так сказать, побуждений.
Я поднялась и стала одеваться. Астахов тоже оделся. Мы молча
сели в машину, и я отвезла его к перекрестку, где он оставил свою «Волгу».
— До свидания, — сказала я, и он ответил:
— До свидания.
Танька сновала вокруг стола и смотрела на меня с томлением.
Костя курил и разглядывал потолок.
— Что думаешь? — не выдержала Танька.
— Ничего.
— Почему б тебе не применить свое искусство обольщения?
— Дура, — скривилась я. — У тебя на него
досье на восемьдесят страниц. Он добродетелен, как свежеиспеченный монах.
Какое, к черту, обольщение?
— Ну, никогда не знаешь… мужик он молодой и вообще…
— Нельзя всех стричь под одну гребенку. Себе дороже…
Тут мы посмотрели на Костю. Он понял наш взгляд, пожал
плечами:
— Все зависит от того, что для него дороже: семья или
долбаная совесть. Дела у девчушки плохи, жена, считай, инвалид… Захочет
поквитаться с судьбой, и он у нас в кармане. Сказав "а", говорят и
"б", а там и весь алфавит до самого конца.
Семьей Астахов дорожил, горе жгло ему душу. Мы встретились
еще раз и доверительно побеседовали. Пришлось мне кое-что рассказать ему.
Особой опасности я в этом не видела. Забавно, но вскоре между нами установились
нормальные человеческие отношения. Астахов мне нравился. Он был честен, но не
до такой степени, чтобы считаться идиотом. А с умным человеком всегда проще…
В конце июля я позвонила Астахову домой.
— Здравствуйте, Таню можно?
— Вы ошиблись, — ответил он. Через час мы
встретились в тихом переулке возле церкви. Прошлись вдоль ветхих домишек,
встали на вершине холма, откуда открывался прекрасный вид на реку, мост через
нее и раскинувшиеся внизу сады.
— Станислав Федорович, — начала я, — мне
очень жаль, но передать преступника в руки правосудия не удастся.
— Не сработал основной двигатель любого дела? —
усмехнулся он.
— Двигатель сработал. Но, как вам известно, он брат
одного человека…
— Он что, заплатил больше?
— Он пытался его защищать. В общем, предать суду труп,
по-моему, невозможно. Мне очень жаль, но у ребят была твердая установка — если
нельзя привезти живым, то… Хотя, может, они просто поленились тащить его через
всю Россию. И привезли это. — Я открыла сумку. Астахов сначала не понял,
потом поморщился. — Он дважды привлекался, так что отпечатки у вас
имеются…
