— Гена, — по-настоящему перепугалась я.
— Заткнись, — повторил Лом. — Спаси господи,
если хоть что-нибудь услышу. В гробу я видел вашу Империю, если за нее надо
женой платить… Будешь нагишом в четырех стенах сидеть, а я соберу все деньги да
разведу во дворе костер, а потом пойду к кому-нибудь в подручные, кулаками
махать, чтоб тебе веселее было.
— Гена, — пискнула я и заревела с перепугу.
— Все поняла? — спросил он. Я кивнула. — Не
слышу.
— Поняла, — жалобно сказала я и потянулась к
любимому зализывать свежие раны.
* * *
На следующий день в контору прибыла делегация. Я, против
обыкновения, поехала с мужем, скромно устроилась в комнате рядом с его
кабинетом с намерением послушать, что скажут умные люди. Назвав их умными, я им
здорово польстила. Ситуацию они не прочувствовали и начали с претензий. Лом
завелся уже через десять минут, и вокруг все стихло. Танька сидела на
подоконнике, дрыгала ногами и ухмылялась, прислушиваясь к тому, что происходит
в соседней комнате. Голосовые связки мужа мне было жаль, и вообще бушевать по
пустякам не стоило. Я появилась в дверях и тихо сказала:
— Не изводи себя, милый. У людей большое горе, они
хотят поторговаться.
Первое, что сделали люди: малость обалдели от моего
появления на пороге, а еще оттого, что Лом не заехал мне дверью по носу, а
подошел и пропел:
— Радость моя, тебе скучно? Потерпи немножко…
Все утро я старательно избавляла любимого от опасных
подозрений, попутно наполняя уверенностью в моей искренней любви. Лом все еще
находился под впечатлением и готов был простить что угодно.
Пока народ все переваривал, прошло какое-то время. Его
хватило на то, чтобы самые сообразительные поняли — торговаться не получится.
Нечем то есть. Хорошо, если по доброте душевной Лом живыми отпустит. Выражение
на лицах прибывших сменилось, а муженек, погладив мою ручку, вдруг успокоился и
даже хохотнул. Я удалилась, слыша, как он весело пропел:
— Ну, что надумали?
Нет, скучно мне точно не было.
* * *
Мы парились с Танькой в бане. Танька лежала на верхней полке
и постанывала. Больше трех минут в парной я не выдержала, вскочила и кинулась в
бассейн. Подружка появилась минут через пять, не раньше. Устроилась с термосом
неподалеку, мне чашку чая подала. Пить, бултыхаясь в воде, неудобно, и я
вылезла из бассейна.
— Хорошо, — покачала головой Танька.
— Да, — согласилась я. Хорошо-то хорошо, но
чего-то Танька маялась. Я стала к ней приглядываться. Уловив мои
заинтересованные взоры, подружка вздохнула протяжно и сказала:
— Вовка меня беспокоит.
— Бабу завел? — удивилась я.
— Не в этом дело. Много воли взял. Вроде шантажирует,
по-глупому, но тенденция отчетливо прослеживается… придется ему спеть.
Я закашлялась и посмотрела на Таньку.
— Ты ведь его любишь?
— Люблю, конечно. Но, по-честному, тебя я люблю больше.
Ну и себя, конечно, тоже… После смерти Ленчика Вовка наглеть стал. Прикинь,
если Лом узнает, в каком виде тебя Вовик застукал на момент трагического происшествия.
Я поежилась.
— То-то, — кивнула Танька.
— Кого пошлем? Лишние разговоры нам ни к чему…
— Я с ним сама разберусь, по-семейному.
— Спятила? — удивилась я.
— Ну, за это время я кое-чему научилась… И вот еще что.
Таблетки жрать завязывай, роди Ломику сына. Он на чужих детей смотрит с
заметной тоской. Нечего мужику комплексы наживать. Поняла?
— Отстань, — отмахнулась я, но задумалась.
Через три дня машина, в которой находился Вовка, взлетела на
воздух, прямо под Танькиными окнами. Хоронить, в сущности, было нечего, но
Танька за ценой не постояла, церемония вышла торжественной, я бы сказала, с
некоторым шиком. Певчие выводили «Со святыми упокой…», а Танюшку держали под
руки. Она рвалась к любимому, собрать которого так и не удалось.
Вовкина гибель была расценена как злобный выпад поверженных
конкурентов, Лома она скорее удивила, нежели взволновала, а в милиции ее и
вовсе списали на обычные бандитские разборки.
— Ведь как чувствовал, — причитала Танька по
дороге с кладбища, — последнее время мы и не ссорились ни разу, он меня
все Танюшенька да Танечка… И вот… ох, господи. И ведь, когда уходил, посмотрел
на меня и говорит: «До скорого». Улыбнулся так, по-особенному, махнул рукой и
пошел… — Танькин стон перешел в рыдания, я тоже глазки вытерла, сострадающий
Костя обнял Таньку, сжав ее нежную ладошку, а она доверчиво прильнула к нему. С
некоторых пор они относились друг к другу с заметной нежностью, выходило, что
Вовка умер вовремя, да и за Костей, по Танькиному мнению, все же следовало
приглядывать. «Уж больно умный», — неодобрительно отзывалась она. Мне
стало завидно чужому счастью, и я потеснее прижалась к мужу.
Ломик ужинал и сообщал мне последние новости.
— Зверек на жену жаловался. — С вестей, так
сказать, политических он перешел на бытовые темы.
— Что так? — проявила я интерес к этому сообщению.
Дурацким прозвищем Зверек обзавелся из-за фамилии Зверев; на настоящего зверя
он не тянул и по сию пору ходил в Зверьках. Впрочем, парнем был вполне
приличным, и я относилась к нему хорошо.
— Говорит, заколебала. Пацана в музыкальную школу
записала, а теперь еще и в английскую. А там какой-то конкурс, экзамены, что
ли, в общем, муштрует парня. И Зверек злится, на хрена, мол, мужику музыка и
английский в придачу, мы и по-русски не очень, да ничего, живем.
— А ты что? — заинтересовалась я.
— Говорю, охота тебе с бабой связываться. Хочется ей
пацана в эту школу отдать, сходи сам, заплати бабки, пусть учится, и жена
подобреет.
— Между прочим, жена Зверька мудрая женщина, —
задумчиво сказала я.
— Да? — насторожился Лом. — Это почему?
— Потому что сыну учиться надо и человеком стать.
— Оно конечно, — согласился Лом. — Чем с
женой скандалить, сходил бы сам…
