На берегу стоял одноэтажный каменный, крытый черепицей дом с пристроенным навесом, опиравшимся на каменные колонны. Он выглядел так, будто стоял здесь вечно и останется стоять навсегда. Будто с его помощью культура и цивилизация отвоевали себе место в этой глуши, чтобы охранять и защищать себя.
По дороге от мола к дому я увидел другой дом, деревянный, в два этажа, построенный таким образом, чтобы из него открывался вид на морскую даль, хотя сам дом скрывался за деревьями и был издалека незаметен. Если дом на берегу казался поставленным навечно, то дом на холме походил на временное пристанище. Его нижний этаж опирался на бревна, настолько просевшие, что смотреть страшно. Крыша и балкон провисли, некоторые оконные рамы покосились, поэтому окна не закрывались. Все окна и двери были распахнуты настежь. На ветру полоскалась вылетающая из окна занавеска.
Дверь дома на берегу была закрыта. Постучав, я подождал, затем шагнул внутрь просторного помещения с железной печкой, старой чугунной плитой, буфетом, столом и несколькими стульями, затем прошел в небольшую комнату с кроватью, ночным столиком и шкафом. Оба помещения выглядели нежилыми, – вероятно, Ирена живет в теплое время года наверху, а сюда переселяется лишь в холода. Задняя дверь вела из дома к водяному насосу и дощатому туалету.
Я посмотрел на верхний дом. В нем ничего не переменилось, окна и двери оставались открытыми, на ветру продолжала полоскаться занавеска. Я почувствовал, что не найду Ирену и наверху. Я мог бы обойти там комнату за комнатой, окликая Ирену, осмотреть ее пристанище, понять, как она живет, но мне не хотелось этого делать. На холме она вскопала ступеньками огородные грядки, где посадила салат, помидоры, горошек, кусты малины. Все требовало поливки.
Внезапно все мне показалось безжизненным, заброшенным. Словно тому, кто жил здесь, пришлось неожиданно бежать, чтобы уже никогда не вернуться. Пусть теперь ветер гуляет по дому, пусть комнаты заливает дождь, пол гниет, а бревенчатая опора рушится. Полощущаяся занавеска напомнила мне фотографии руин после бомбежки, когда бомба сносит стену дома, обнажая квартиры с мебелью, картинами и шторами.
Солнце скрылось за облаками, с моря подул промозглый ветер, вода в бухте сделалась серой и холодной. Я надел свитер, накинутый на плечи, но меня продолжало знобить. На кровати я нашел пахнувшее затхлостью шерстяное одеяло, закутался в него, сел на скамью под навесом, прислонил голову к стене и стал ждать.
2
Я не услышал, как причалила лодка Ирены. Опять заснул. А проснулся, когда Ирена, присев рядом, произнесла:
– Мой храбрый рыцарь!
Глаза я не открыл. У нее по-прежнему был низкий, хрипловатый голос, и, как раньше, я не мог разгадать, что в нем прозвучало. Насмешка? Я готов был разозлиться, но не хотелось начинать с этого.
– Храбрый? Рыцарь устал, проголодался и хочет пить. У тебя есть еда и питье? – Открыв глаза, я взглянул на нее.
Рассмеявшись, она встала. Ее смех я тоже сразу узнал по интонации, по мимике, по прищуру глаз, по ямочке на щеке, по скривившимся губам. Она перестала смеяться, и я разглядел, что глаза у нее темно-серые, а мне они запомнились серо-голубыми. А еще я разглядел множество морщинок на лбу и на щеках, потяжелевшие веки, вялую кожу и поредевшие волосы. Ирена постарела; даже не знаю, узнал бы я ее, случайно встретив на улице. Но голос и смех я узнал сразу, как и жест, которым она, подобрав волосы, откинула их назад, а также манеру держать голову. Ирена раздалась в талии; мне пришли на ум слова тех школьников, что бедра у нее широковаты, – пожалуй, они были правы. На ней были джинсы, майка, а поверх надета шерстяная клетчатая рубаха, похожая на куртку. Рядом она поставила ведро с пойманной рыбой; взяв его, я пошел следом за Иреной в верхний дом.
Пока мы поднимались в гору, сначала по тропинке, затем по деревянной лестнице, какие бывают на спусках от дюн к берегу, Ирена, тяжело дыша, опиралась на мою руку; несколько раз ей пришлось останавливаться.
– Пожалуй, я перееду вниз, – сказала она, когда мы вошли в верхний дом, – зимой там холодно, зато летом держится приятная прохлада.
– Там есть печка.
Она посмотрела на меня, я не понял, каким был ее взгляд – то ли вопросительным, то ли разочарованным, но понял, чтó она при этом подумала. Адвокат, решила она, не может дослушать до конца, он непременно должен напомнить, что у нее есть печка, будто она сама этого не знает.
– Извини, глупое получилось замечание.
Она усмехнулась:
– Здесь, наверху, печка обычно зимой не нужна, Но внизу каменные стены накапливают холод. Раньше там была почта, построенная лет сто назад для окрестных фермеров. Однако фермеров давно нет; почва здесь скудная, фермеры один за другим сдались, опустили руки. Теперь окрестности объявлены природным заповедником. Кажется, последний почтовый катер причаливал тут на Рождество пятьдесят первого года. – Она обвела рукой помещение, указывая на покосившиеся окна, осевшие опоры верхнего этажа, кривую лестницу. – Можешь не говорить мне, что скоро здесь все рухнет. Сама знаю. Но пока этого еще не произошло.
Помещение, служившее одновременно кухней, столовой и гостиной, занимало весь нижний этаж. С плитой на шесть конфорок, обеденным столом на двенадцать человек и тремя диванами оно было явно слишком велико для одной Ирены. Оставив вопрос на сей счет при себе, я предпочел выслушать объяснения, как чистить рыбу, затем почистил картошку, помыл салат и приготовил заправку. Вообще-то, я не умею готовить, но соусы у меня получаются хорошо. Ирена поинтересовалась, что я делал в Сиднее и чем занимаюсь во Франкфурте, спросила о жене и детях, о том, доволен ли я собственной жизнью. Я намеревался рассказать ей не больше, чем она сообщит о себе, но мои немногочисленные вопросы, которые мне удавалось вставить в разговор, она всякий раз возвращала мне, ничего не рассказывая о себе. И все же, когда мы наконец сели на балконе и принялись за еду, между нами возникла некоторая близость – нас сблизили совместное приготовление еды, разговоры, прикосновения, когда я помогал ей подняться на приставную лесенку, чтобы достать с верхней полки высокого шкафа бутылочку оливкового масла, когда мы вместе прочищали засорившийся водосток или задвигали заклинивший ящик шкафа.
Я увидел моторку раньше, чем услышал ее. За все это время я ни разу не взглянул на часы. Когда послышался стук мотора, Ирена сказала:
– Ты же приехал не просто так. Когда ты хочешь поговорить?
– Я вернусь завтра.
– Ты можешь остаться. Наверху пустует шесть комнат. Я найду тебе пижаму, постельное белье, а еще комбинезон, чтобы ты не запачкался, когда утром будешь мне помогать.
Выйдя на мол, я переговорил с Марком. Он спросил, не дам ли я ему ключи от машины. Тогда завтра он смог бы привезти мне вещи, если я захочу здесь остаться подольше.
3
Когда я вернулся на балкон, со стола уже было убрано, и Ирена открыла бутылку красного вина.
– Швинд хотел вернуть себе все свои картины или только твой портрет?
