Какого черта Майк забыл в больнице? Это место вряд ли подходит для романтических встреч. Может быть, его подружка работает врачом или медсестрой и он приехал, чтобы встретить ее после смены? А может, он навещал друга. А может быть… да… может быть, он сам лечился от чего-то? Вот в чем дело, решила я, проходя мимо цветочной лавки. Неожиданно мне стало легче. Он болен и не хочет травмировать Хоуп. Только вот время странное для амбулаторного лечения, и потом: как быть с серебряным браслетом с золотым фермуаром в виде сердечка, на котором выгравировано «Клэр»? Только если болела эта самая Клэр… Да. Точно, убедила я себя, шагая вслед за Майком по коридору к северному крылу. Клэр здесь лечится. Вот почему он так печален. Она провела в больнице два месяца, так что дело, видимо, серьезное. Я представила себе ее впалые щеки и его слезы.
Он остановился у лифтов. Когда он нажал кнопку, я предусмотрительно испарилась из поля его зрения и укрылась в кафе. Я успешно проследила за ним столько времени и не хотела, чтобы он заметил меня теперь. А что я скажу, если все-таки заметит? По крайней мере здесь я имела хоть какое-то оправдание. «Наткнувшись» на него, изображу искреннее удивление, а потом скажу, что навещала подругу. Но Майк вряд ли заметил бы меня. Он не обратил внимания даже на тех восьмерых человек, которые ожидали лифта, и стал смотреть в пол. Послышался звон, люди потеснились, когда лифт открылся и пассажиры вышли на этаж, затем все вошли в кабину и лифт уехал. Вместе с Майком — и я не узнала куда.
Я бросилась к другому лифту. Он приехал через несколько секунд, я вошла внутрь и нажала сразу все кнопки. В лифте Майка было столько народу, что его лифт, наверное, останавливался на большинстве этажей, поэтому я должна была сделать так, чтобы и мой лифт ехал тем же маршрутом. Таким образом я могла успеть заметить его в коридоре всякий раз, как открывались двери.
«Второй этаж. Двери открываются», — провозгласил автоматический голос. Я выглянула из кабины. Майка не было видно. Двери закрылись, и я продолжила свое восхождение.
«Третий этаж. Двери открываются». Майка я не увидела, но ко мне вошли еще четыре человека, и я постаралась, чтобы они не затолкали меня в самый дальний угол кабины. Женщина в инвалидном кресле пристально посмотрела на меня, потому что я не собиралась двигаться с места — мне нельзя было оставлять свой наблюдательный пункт.
«Четвертый этаж. Двери открываются… Пятый этаж. Двери открываются… Шестой этаж…» Каждый раз, как лифт останавливался, я выглядывала в коридор, но Майка нигде не было. Я его потеряла…
«Седьмой этаж. Двери открываются». Двери раскрылись, и неожиданно я увидела его, в пятнадцати шагах слева от меня, стоящего у палаты — номера я не видела, потому что он его заслонял собой. Когда я вышла, он поднял руку и нажал на красную кнопку. Я спряталась за углом, и мое сердце застучало как бешеное оттого, что я оказалась так близка к разгадке, затем перешла к информационному щиту, притворяясь, что меня очень интересует прививка от кори, паротита и краснухи. Я украдкой бросила взгляд на Майка и увидела, что он снова нажимает на кнопку и утомленно вздыхает. Видимо, ему пришлось прождать достаточно долго. Он слегка ударил по стеклу правой рукой, а потом, словно увидев знакомого, оживился и помахал левой рукой. Дверь открылась, и к нему вышла медсестра в зеленой рубашке и шароварах.
— Привет, Майк, — донеслись до меня ее слова. — Как ты?
— Спасибо, нормально, Джули. Как она сегодня? — с волнением спросил он, заходя внутрь.
— В общем, без изменений. Но ей станет лучше, когда она увидит тебя. — На стене было написано: «Послеродовое отделение. Без вызова не входить».
Я подождала несколько минут, разглядывая плакаты, посвященные грудному вскармливанию и Эн-си-ти
[54]
. Потом подошла к той двери. Я понятия не имела, что собираюсь делать, но помнила об одном: надо узнать больше. Однако я могла попасть внутрь только в качестве посетителя. И пока я раздумывала, как туда пройти, позади меня послышался звонок, открылись двери лифта и оттуда вышли мужчина с мальчиком. Мужчина держал в руках огромный букет белых тюльпанов, а мальчик сжимал большого плюшевого мишку с синей ленточкой на шее. Они подошли и встали рядом, а затем мужчина нажал на кнопку. Сквозь стеклянную панель я увидела, что к нам идет медсестра. Дверь открылась.
— Мы пришли навестить мою жену, Сандру Кинг, — сказал мужчина. Сестра впустила нас, решив, что мы пришли вместе. Я с облегчением вздохнула — мне удалось пробраться. Шагая по коридору и вдыхая запах антисептика, смешанный с воском для натирания полов, я почувствовала, что мой пульс снова зашкаливает. До меня донесся детский плач. От этого звука мое сердце сжалось в комочек — не только по вполне понятным причинам, а еще и потому, что я знала: где-то здесь ребенок Майка.
Я попыталась сопоставить даты. Хоуп сказала, что он вел себя подозрительно с конца января. Если он приходил сюда дважды в неделю с тех пор, получается, что ребенок родился раньше срока. Теперь, проходя мимо двух пустых кувезов, я поняла, почему он так агрессивно вел себя на крещении Оливии. Он сидел там, чувствуя не только вину, но и страх. Я подумала о крошечном младенце, о его малюсеньких ручках и ножках, которые даже тоньше моих пальцев, о его миниатюрном тельце, опутанном проводами и трубками. Крещение ребенка — последнее событие на всем белом свете, на котором хотел бы побывать Майк.
Приближаясь к посту медсестры, я попыталась представить себе, что ему приходилось лгать на каждом шагу, дабы скрыть все от Хоуп, причем задолго до этих двух месяцев, еще во время беременности Клэр. Мне стало интересно, сколько времени они жили вместе. Год по меньшей мере, а может быть, и два, и три. Сестра улыбнулась мне, когда я подошла к столу, я же улыбнулась в ответ, молясь, чтобы ей в голову не пришло поинтересоваться, к кому я пришла. Справа от меня располагались боковые палаты, и вокруг каждой занавешенной кровати были посетители, в каких-то было видно молодых мамочек, спеленутых младенцев в прозрачных колыбелях. Тут я свернула налево и увидела перед собой еще один длинный коридор. Мимо медленно шла женщина в желтом просторном балахоне, держась за живот, — видимо, недавно родила. А справа, в самом конце, ничего не подозревая о моем присутствии, стоял Майк…
Он держал ребенка. Своего ребенка. Он был без куртки, рукава его рубашки были закатаны, а ребенок лежал у него на левом предплечье. Мне удалось разглядеть его крохотное личико, красновато-коричневое от плача. Он ласково похлопывал его по спинке, ходил из стороны в сторону, покачивал, а потом останавливался и переминался с носка на каблук. На ребенке был белый комбинезончик и белая шапочка, и он плакал так отчаянно и самозабвенно, как умеют только новорожденные.
— Уаа… Уаа… Уаа… Уаа…
Когда ребенок прерывался, чтобы набрать в легкие воздуха, Майк успокаивал его:
— Шшш… пиши… шшш… Тихо, детка. Все хорошо. Все хорошо, малютка… ты поправишься… поправишься. Не плачь, малютка… Не плачь, деточка…
