Инамората (англ.) — возлюбленная, любимая. Заимствовано из итальянского, где innamorata буквально означает: «вдохновленная любовью».
Посвящается Стейси и еще двум недоверчивым скептикам — Джону Коэну и Говарду Сандерсу.
Не беспокойся, моя дорогая, я привык иметь дело со скептиками, в конце концов именно они оказываются самыми уязвимыми и чувствительными.
Ноэл Коуард. «Беспечный дух»
[1]
Часть первая
ПУТЕШЕСТВИЕ К ПРИВИДЕНИЯМ
1
— Загипнотизируй ее.
Я покосился на девушку, которую Халлидей подталкивал ко мне, словно девственницу для жертвоприношения. Это была тонкая, как сигарета, длинноногая второкурсница из Рэдклиффа
[2]
с черным пучком на голове. Брови ее были подведены, что придавало ей удивленный вид. Девица близоруко рассматривала меня, словно лицо мое было для нее головоломкой, которая распадалась на отдельные детали и никак не желала складываться в единую картинку.
Я обернулся к Халлидею.
— Прости, не понял?
— Загипнотизируй ее, Финч, — повторил он. — Всем известно, ты мастак по этой части.
— Ты ошибаешься.
— Ах, вот как? Может, спросим тогда сестренку Дики Ходжсона?
Халлидей глянул на меня с вызовом. Сукин сын понимал, что подцепил меня на крючок. Я отыскал взглядом ближайший выход — он был в противоположном конце Эмерсон-холла — и прикинул, есть ли у меня шансы улизнуть, пока Халлидей не собрал толпу. Несколько лет назад я, может быть, и рискнул, но после введения сухого закона на закрытых рождественских вечеринках психологического факультета стало просто не протолкнуться. Путь к свободе мне преграждала танцующая фокстрот толпа подвыпивших кандидатов в докторанты. Что ж, Халлидей загнал меня в угол. Но пусть не думает, что так легко со мной справился.
— Я не могу ее загипнотизировать, Вик.
— Почему?
— Во-первых, она пьяна.
— Вовсе нет! — Девица топнула об пол ногой в атласной туфельке. Я метнул в ее сторону негодующий взгляд, но, увы, слишком поздно. Несколько наших сокурсников услышали шум и, почувствовав приближение скандала, направились в нашу сторону. Халлидей тоже не терял времени даром и постарался развить успех.
— Сюда, леди и джентльмены! — выкрикивал он, словно зазывала на карнавале. — Наш местный доктор Калигари
[3]
милостиво согласился продемонстрировать свои грандиозные мнемонические способности!
Кто-то выключил граммофон. Танцевальный шлягер оркестра Чарлза Дорнбергера «Ты разбиваешь мое сердце кусок за куском» оборвался на середине, и теперь слышен был лишь ропот возбужденной толпы. Взоры всех присутствующих обратились к нам. У меня перехватило дыхание, а рот наполнился слюной. Казалось, что ожил преследовавший меня кошмар. Хорошо еще, что в этой версии мне посчастливилось остаться в штанах. Одному Богу известно, что творилось в этот миг в головке подружки Халлидея. На меня вдруг накатила волна необъяснимой жалости к бедняжке, которую я даже не знал, как зовут.
Я было повернулся, чтобы подбодрить девушку, но увидел, что она требовательно смотрит на меня: руки скрещены на груди, ножка нервно стучит по ковру. Она метнула на меня испепеляющий взгляд и спросила:
— Ну так чего мы ждем?
— Полагаю… карманных часов.
Еще одна уловка. Мне хватило одной-единственной свечки с именинного пирога, чтобы заставить сестричку Дики Ходжсона взвыть, как гончая при звуке пожарной сирены. Начались отчаянные поиски, я дал всем равные шансы. В послевоенную пору наручные часы перестали считать чем-то недостойным мужчины, по крайней мере, так думали мои товарищи по колледжу. В то же время былые обитатели жилетных карманов разделили судьбу пенсне и моноклей. И я надеялся втайне, что ни у кого их не отыщется.
— Вот!
Я отвесил низкий поклон. Часы переходили в толпе из рук в руки, пока наконец не достигли меня. Странная штуковина, тяжеленькая, похожая на золоченую репу, ее вид в моей руке вызывал в воображении картину освещенного тусклыми свечами кабинета и образ некоего ценителя алкоголя, рассказывающего о том, как вмешательство какого-то предка сыграло решающую роль в покупке Луизианы.
[4]
Я открыл золотую крышечку и прочел выгравированную надпись: «Правда расположена в центре круга». Возможно, для владельца часов это и так. Я же, хоть и стоял, окруженный толпой зевак, чувствовал лишь смущение и неловкость.
— Сцена в полном твоем распоряжении, — объявил Халлидей.
Я вздохнул и посмотрел на мою строптивую ассистентку.
— Будьте любезны для начала сообщить нам ваше имя.
— Веда, — произнесла она с вызовом.
— Итак, Веда, — начал я, — пожалуйста, сделайте несколько глубоких вдохов и расслабьтесь… Вот так… Правильно… Когда почувствуете, что готовы, сосредоточьте свое внимание на этих часах…
Я стал раскачивать часы словно маятник взад-вперед, взад-вперед перед весьма скептической физиономией Веды.
Поначалу девушка сопротивлялась, но потом стала следить за движением часов. Я опасался, что она слишком пьяна и не сможет сконцентрировать внимание. Требуется серьезная дисциплина ума для того, чтобы оградить себя от ненужных мыслей. Однако враждебность, которую девица испытывала ко мне, похоже, подействовала на нее успокаивающе, и спустя какое-то время веки ее отяжелели. Веда легко погрузилась в состояние транса, для чего мне достаточно было произнести лишь пару ободряющих фраз. Впрочем, чтобы развлечь зрителей, я таки устроил небольшое представление: сверлил девушку мрачным, зловещим взглядом и пытался выставить себя этаким Мефистофелем, что не так-то просто, когда тебе всего двадцать три и ты еще бреешься через день. Наконец девица Халлидея достигла переходного состояния между бодрствованием и покоем, и я понял, что ее сдерживающие рефлексы почти отключились.
К сожалению, не только мне было известно об этом.
— Посмотрите, леди и джентльмены, — начал Халлидей, — вот как сильные мужи подчиняют себе восприимчивый женский мозг.
В толпе послышались аплодисменты. Какой-то весельчак пронзительно свистнул. Я метнул в сторону наглеца убийственный взгляд и призвал к тишине. Девица Халлидея стояла, покачиваясь, будто дым от погашенной свечи. На губах ее блуждала счастливая улыбка, словно ей привиделся приятный сон. Настала пора испытать ее восприимчивость к внушению.
