— Просто я не даю ему повода, — сказала Мина. — Но, полагаю, он может быть ужасно ревнив. К молодым людям, молоденьким парочкам — да ко всему, что напомнило бы ему о нашей разнице в возрасте.
Словно облако закрыло ее солнечное настроение, мы оба замолчали.
К счастью, в этот момент подошла дочь мадам Б., чтобы принять у нас заказ, и я был спасен от необходимости неискренних заверений в том, что у Артура Кроули нет поводов для ревности. А что если бы у него эти поводы как раз были? Вот даже сейчас его жена сидит с молодым человеком в небезызвестном гнездышке, где днем встречаются любовники, и пусть это на первый взгляд вполне невинная встреча, но ведь прошлой ночью Мина и в самом деле просила меня поцеловать ее. А если это так, почему Кроули сегодня утром попросил меня развлекать его жену. Неужели он считает меня чем-то вроде придворного евнуха, который просто не способен дать повод для ревности?
— Et deux cafes au lait, s'il vous plait,
[27]
— сказала Мина дочери мадам Б.
— Merci,
[28]
— проворковала та и удалилась. Я проследил взглядом, как девушка скрылась на кухне, а обернувшись, заметил, что Мина смотрит на меня с легкой улыбкой.
— Она миленькая, верно?
— Тут все дело в акценте.
— Разве?
— В Гарварде проводили специальное исследование. Научно доказано: французский акцент делает женщин на одиннадцать процентов привлекательнее.
— Неужели на столько? — рассмеялась Мина. — Что ж, придется подтянуть мой французский.
— Вам акцент ни к чему, — выпалил я. Мина невольно покраснела от такого неожиданного комплимента. Казалось, она задумала преподать мне урок флирта — так на теннисном корте опытный игрок обучает новичка. И конечно, как всякий новичок, я был весьма неловким и от волнения так размахивал руками, что едва не сшиб вазу с цветами, а ноги мои постоянно толкали Мину под столом.
— Отчего это у вас так уши покраснели, Мартин?
— Видимо, кто-то меня вспоминает.
— Наверное, дочка мадам Б.
— Или мои коллеги. В таком случае хорошо, что я их не слышу. — Я подумал, что нарушаю профессиональную этику, и сам попенял себе за это: — Боюсь, они обо мне не очень высокого мнения.
— Вот как? Что ж, если вас это утешит, могу сказать, что Артур не очень высокого мнения о них.
— Правда?
— Да, — подтвердила она. Тут нам подали кофе, и я получил небольшую передышку, пока Мина колдовала над своей чашкой: отпила глоток, сморщила нос, добавила сахар. — Мистер Фокс, храни его Господь, просто шут гороховый, — произнесла она, размешивая сахар, сделала еще один глоток и добавила: — А мистер Флинн весь вечер пялился на мою грудь. — Она подсыпала еще сахара. — А мистер Ричардсон похож на богомола. — Наконец она осталась довольна вкусом кофе, отложила в сторону ложечку, поднесла чашку к губам и посмотрела на меня поверх ее края. — Артур сказал, что вы единственный из членов комитета, к кому он относится с уважением.
Я должен был немедленно распознать очередную лесть и потребовать, чтобы Мина хотя бы объяснила, что именно вознесло меня столь высоко в глазах ее мужа. Но не осмелился: я был смущен и не смел поднять на нее глаза, так и сидел, глядя в стол.
Я вздрогнул, когда Мина положила свою руку на мою.
— Я надеюсь, вы догадываетесь, что я разделяю мнение моего мужа.
— Правда?
— Вы мне очень симпатичны.
Я заставил себя поднять глаза и увидел, что она глядит на меня с явным расположением, словно я ее старинный и самый любимый друг. Этого я уже не мог вынести.
Я вытянул свою ладонь из-под ее руки и, продолжая глядеть в стол, промямлил:
— Вам не следует так говорить.
— Разве вы не друг мне?
— И так доверять.
Мина улыбнулась, решив, видимо, что это какая-то словесная игра.
— Но почему?
— Потому, — отвечал я, скрепив сердце, — что я провел все утро, строя планы, как наилучшим способом связать вас по рукам и ногам этим вечером.
Не знаю, какой реакции я ожидал: испуганного удивления, возможно, или холодного презрительного смешка. А может, вообще никакой реакции, что было бы еще хуже. Но я никак не ожидал, что Мина ответит мне взглядом, исполненным такой горечи, — я даже помыслить о таком боялся!
— Так вы… не верите мне? — Краска отхлынула с ее лица.
— Дело не в том, верю я вам или нет. Просто у меня нет иного выбора — прежде чем поверить в сверхъестественные причины, я должен попытаться найти любое реальное объяснение тому, чему я был свидетелем прошлым вечером.
— Выходит, вы мне не верите, — снова повторила она, но теперь это был не вопрос, а утверждение.
Тут как раз мадам Б. принесла наш салат aux lardons и croque monsieur.
[29]
Она сразу почувствовала, что между нами кошка пробежала.
— Ну нет! Никаких ссор! — пожурила она нас.
Мина подняла голову и, как умеют только женщины, осторожно, чтобы не размазать тушь, провела пальцем под глазом.
— Мы вовсе не ссоримся, — проговорила она, сделав над собой усилие. — Мартин только что предложил мне бежать с ним.
— О!
— К сожалению, — продолжала Мина, сжимая мою руку, — я вынуждена объяснить ему, что как бы он ни был мне дорог, мое сердце навсегда принадлежит моему мужу.
Хозяйка сочувственно хмыкнула и, повернувшись ко мне, сказала:
— Если ваше сердце разбито, mon petit chou, позвольте старой даме утешить вас.
Она провела пальцами по моему воротнику, пожелала нам обоим bon appetit
[30]
и удалилась.
Мина достала маленькую пудреницу и принялась пудрить лицо, чтобы скрыть следы слез. Я наблюдал за ней, борясь с желанием перегнуться через шаткий столик и поцеловать ее.
Но вместо этого, чтобы сменить тему и загладить свою вину, я спросил:
— Она что, назвала меня маленьким кочаном капусты?
Мина кивнула.
— Это такое ласковое выражение.
Она захлопнула пудреницу и посмотрела на меня. Я почувствовал, как сердце дважды тяжело ухнуло у меня в груди, словно кто-то постучал в дверь. Два удара и все — точка. Я обидел Мину, но она простила меня — согласно древнему обычаю, придуманному не нами, мы стали единым целым. Или, по крайней мере, теперь я был крепко связан с ней. Но, как повлияло происшедшее в маленьком французском кафе на чувства Мины, я не знаю. Она оставалась все такой же красивой и загадочной.
