После обеда мы возвращались домой по заснеженным улицам. Мина, чтобы не упасть, держала меня под руку — к нашему удивлению, снег не растаял, а засыпал тротуары, отчего мостовая превратилась в настоящий каток. Я стал представлять себе, что было бы, если бы Мина вдруг поскользнулась и упала, но никак не мог решить, как лучше поступить в данном случае: обнять ее, чтобы удержать, или упасть вместе с ней, чтобы потом со смехом подниматься со снега. Но тут Мина спросила:
— Так что вы решили?
— Решили?
— О том, как вы свяжете меня по рукам и ногам? — напомнила она. — Вы сказали, что провели все утро, обдумывая наилучший способ. Так каково же ваше решение?
— Ах, вот вы о чем! После обсуждения мы решили, что лучше связать ваши запястья и щиколотки светящимися веревками. Конечно, не очень туго.
Она выслушала это и кивнула, словно я спрашивал ее мнение.
— Тогда вы сможете все время видеть, что делают мои руки и ноги.
Я кивнул.
— Так вы не станете возражать?
— Но разве так важно, стану ли я возражать? — произнесла Мина, когда мы свернули на ее улицу. — Куда важнее, не станет ли возражать он. Порой он бывает ужасно упрямым.
— Доктор Кроули?
— Мой дух.
Мы подошли к крыльцу дома Кроули. Мина начала подниматься по ступенькам, но я схватил ее за рукав. Она остановилась и обернулась ко мне, я стоял на две ступеньки ниже.
— Вы хотите сказать, что если мы вас свяжем, то сеанс может быть сорван?
Мина рассмеялась и дотронулась рукой без перчатки до моей щеки.
— Бедный милый Мартин, — произнесла она нежно. — Конечно, вы мне не доверяете. У вас нет никаких оснований мне верить! Вы ведь еще не встречались с ним.
Она наклонилась и поцеловала меня в лоб, а затем, стуча каблучками по посыпанным солью каменным ступеням, поспешила к входной двери.
— Обождите! — крикнул я. — С кем я не встречался?
Мина остановилась в дверях и посмотрела на меня с игривой улыбкой, словно я спросил ее, что она купила мне в подарок на Рождество. Она погрозила мне пальчиком, давая понять, что не хочет испортить сюрприз. Но все же ответила:
— С Уолтером.
В тот вечер ужин был не таким изысканным, как накануне. Прежде чем покинуть дом вместе с Пайком, миссис Грайс оставила нам несколько закрытых тарелок: черепаховый суп (знаменитое местное блюдо), кресс-салат, жареные голуби, которых подстрелил в графстве Бакс один из коллег Кроули. Голуби были маленькие, жесткие и пережаренные. Мы почти не разговаривали во время еды, поскольку все были заняты извлечением дробинок из птичьего мяса и складыванием их на край тарелки. В какой-то миг я рассеянно поднял глаза и сквозь пламя горевших в подсвечнике свечей встретился взглядом с Миной, она улыбнулась мне. В вечернем платье из черного крепа, на котором стеклярусом и речным жемчугом был вышит орнамент из листьев, она выглядела ослепительно.
Позже, когда Мина удалилась, чтобы переодеться, мы показали Кроули браслеты для запястий и щиколоток, которые я смастерил утром из куска толстого шпагата и выкрасил светящейся краской. Пока Кроули изучал их, я внимательно наблюдал за ним, он не выказал никакого недовольство нашим требованием, чтобы его жена надела эти приспособления на время сеанса.
— И кто же это придумал? — поинтересовался Кроули, беря в руки одну из светящихся веревок.
— Он! — поспешили ответить Фокс и Флинн, желая свалить всю вину на меня.
— Я так и думал, — кивнул Кроули, осторожно перебирая пальцами веревку, словно это дорогая ткань. На какой-то миг взгляд его сделался отрешенным, но потом он очнулся и улыбнулся мне восхищенной улыбкой. — Умно придумано, Финч.
Мина крикнула нам сверху, что она готова, и мы снова поднялись на третий этаж. На лестнице я взял Кроули за локоть и отвлек его в сторону.
— Простите меня, доктор, — произнес я вполголоса, — но кто такой Уолтер?
Кроули улыбнулся.
— Почему бы вам не спросить об этом его самого?
Он дружески сжал мою руку и поспешил наверх.
Детская показалась мне еще меньше, чем в прошлый раз. Так бывает, когда стараешься вспомнить какие-то предметы из детства: они кажутся меньше, словно изображения в перевернутом бинокле. Окна снова были занавешены черным муслином, чтобы лунный свет не проникал в комнату. Мина ждала нас на своем месте за столом. На ней было легкое летнее платье с открытым лифом. Она приветствовала нас тусклой улыбкой — словно была на борту корабля, уже отчалившего от берега.
Кроули сделал жене укол, а затем наклонился и с нежной формальностью коснулся губами ее лба — так целуют ребенка, который хорошо вел себя на приеме у врача. Потом он выпрямился и, обернувшись к нам, спросил:
— Итак, джентльмены, кто возьмет на себя честь связать мою жену?
Все смущенно молчали, пока я наконец не выдержал:
— Я.
Я посмотрел на остальных и принялся связывать узкие запястья Мины, стараясь не затягивать слишком туго, чтобы не сжать ей вены. Когда ее руки были связаны, я наклонился, чтобы проделать то же самое с ногами. Во время всей этой процедуры колени Мины были на уровне моих глаз, и я заметил несколько свежих темных синяков у нее на бедрах. Я покраснел и отвел взгляд. В этот вечер Мина не надела тапочки, обматывая один конец светящейся веревки вокруг ее щиколотки, я почувствовал, как ее босые пальцы погладили мое запястье. Произошло ли это невольно или намеренно — как тайный знак того, что она прощает меня, — не могу сказать. Со стороны казалось, что Мина уже погрузилась в глубокий транс и не замечает происходящего в комнате.
Словно по команде, мы расселись за столом и заняли те же места, что и накануне. На этот раз Кроули выбрал другую пластинку. Слащавый «Сувенир» Дрдлы. Мы соединили руки, Кроули погасил лампу, и детская погрузилась в темноту, почти абсолютную, если не считать светящихся наручников Мины и нескольких блестящих безделушек в коробке. Как и в прошлый раз, в первые мгновения темноты меня охватила паника. Но через несколько секунд это прошло, я расслабился и даже испытал радостное возбуждение. Именно так я представлял себе смерть: легкое растворение химического тела и превращение его в щелочную черноту. В моей памяти всплыл отрывок из стихотворения Эмили Дикинсон:
Мы привыкаем к Тьме, когда гаснет Свет…
Граммофон затих, и мы все на несколько минут оказались наедине со своим собственным молчанием, которое нарушало лишь глубокое и мерное дыхание Мины. Так продолжалось какое-то время, пока к дыханию Мины не присоединилось тихое похрапывание Фокса. Я стал уже опасаться, что и этот вечер пройдет впустую. Но тут двумя этажами ниже мы услышали звук передвигаемой по полу тяжелой мебели.
— Господи, что это? — встрепенулся Фокс, очнувшись от звука разбиваемой посуды.
— Может, пойти посмотреть? — послышался голос Ричардсона.
