— Мы все изменим.
— Не горячись, Кроули.
— Хочешь, я приглашу кого-то по твоему выбору?
— Нет.
— А как насчет гомосексуалистов?
— Прощай, Кроули.
— Подожди! — закричал шурин Уолтера, вцепившись в мою левую руку с такой силой, что я вздрогнул. — Ты не можешь так уйти. Разве ты не видишь, Уолтер? Ты привлек внимание публики. Тысячи людей ждут, что ты скажешь… Миллионы.
— Меня волнует один-единственый человек, — произнес Уолтер тихо.
— Мина? — прервал я свое молчание.
— Не смог бы ты передать ей весточку от меня, приятель?
— Она расстроится.
— То, что я скажу, поможет успокоить боль.
Я согласился, и, помолчав немного, он заговорил вновь.
— Сначала скажи моей сестре, что я люблю ее и буду ужасно скучать без нее. Она не поймет, почему я решил уйти, так что можешь не говорить с ней об этом, просто передай, что меня позвали, или лучше — что я был призван. Да, так это звучит более метафорично.
— Я не стану ей лгать ради тебя.
— Вот как, — проговорил он разочарованно. — А, пожалуй, ты прав, парень. Она все равно догадается, что это неправда, и только станет сердиться на нас обоих. Тогда попробуй утешить ее вот чем, это-то, по крайней мере, правда: я бы не ушел, если бы Мина не доказала мне, что не нуждается больше в моей опеке… — Он запнулся, а потом продолжил: — У тебя есть младшие братья или сестры, парень?
— Я единственный ребенок.
— Плохо, — пробормотал он, а потом добавил с сожалением: — Вот я смотрю сейчас на Мину и все еще представляю себе девочку-бесенка с косичками, которая готова выскочить замуж за любого из моих приятелей из Академии в Джермантауне. Удивительно, но она так и поступила, я хочу сказать, выскочила-таки замуж. И не менее удивительно, что эта маленькая девочка станет матерью.
Тут неожиданно очнулся Кроули, сидевший слева от меня:
— Что ты сказал?
Уолтер пропустил его вопрос мимо ушей.
— Так ты передашь моей сестренке эту хорошую новость, парень?
Я услышал, как Кроули пробормотал:
— Невозможно… это было бы настоящим чудом.
Я потерял дар речи и весь обратился в слух.
— Что-то не так, приятель? Ты словно увидел привидение?
— Просто я думаю, как сказать об этом Мине.
— Не волнуйся. Полагаю, она не очень удивится. Женщины интуитивно чувствуют такие вещи, знаешь… — Я услышал его знакомый смешок. — Во всяком случае, уверен, ты что-нибудь придумаешь. До сих пор ты меня не разочаровывал.
Мина издала слабый звук и пошевелилась.
— Она приходит в себя, — заметил ее брат взволнованно. — Мне лучше поторопиться. Эй, ребята, не одолжите ли сигарету перед дорогой?
— У меня пачка в кармане, — пробормотал Флинн, — но я не знаю, как передать ее вам, ведь я не могу размыкать круг.
— Если позволишь, я сам справлюсь.
Мы услышали вздох Флинна, а потом тихий стук падающих на пол сигарет и чирканье спички где-то вне поля нашего зрения.
Крошечный огонек затанцевал в воздухе, словно заблудившийся мотылек.
— Вот этого мне будет не хватать, — проговорил Уолтер, с наслаждением затягиваясь. — А это тебе, Кроули, чтобы не забывал меня.
Сигарета обожгла щеку Кроули, он вскрикнул от боли и сжал мою руку. Шипение обожженной кожи, казалось, длилось бесконечно.
— Осторожно, не разомкните круг, доктор, — прошептал Уолтер своему шурину. — Ты ведь не хочешь причинить боль нашей драгоценной Мине, верно?
Ладонь Кроули вдруг обмякла в моей руке, а его всхлипы сменились отрывистым кашлем, который никак не унимался. Казалось, этот кошмар никогда не кончится.
— Кроули? — Я сжал его руку. Он не ответил. Я слышал только ужасные звуки, словно человек поперхнулся своим собственным языком. Или его душат. — Да включите же свет!
— Не размыкайте круг!
— К черту круг! Делайте, что я вам велю!
Я вскочил со стула, разорвав круг, и ринулся в темноте на противника Кроули. Но над хирургом никто не стоял, ужасные звуки прекратились, и доктор обмяк в кресле, уронив голову на грудь. Пока остальные суетились в темноте, пытаясь зажечь свет, я склонился над Кроули и с облегчением почувствовал его слабое дыхание.
— Он жив!
Но жизнь в нем едва теплилась, что мы поняли, когда Флинн наконец-то отыскал керосиновую лампу.
Трудно сказать, был ли Кроули в сознании и воспринимал ли он нас. Глаза его были открыты, но лицо ничего не выражало. Хуже того — оно утратило симметричность, левая сторона опустилась, словно размокший креп. Посередине обвисшей щеки был абсолютно круглый след от сигареты размером с пулевое отверстие.
«Его правая щека, та, что ближе к Мине…»
Все были так ошеломлены, что в течение нескольких минут никто не мог сказать ни слова. Наконец Маклафлин нарушил молчание.
— Ради всего святого, кто-нибудь, вызовите «скорую помощь»! — заорал он на нас. — У него удар.
— Удар? — повторил Фокс недоверчиво. — На него напали!
Прежде чем Маклафлин успел ответить, Мина застонала, открыла глаза и постепенно стала узнавать тех, кто стоял вокруг стола. Вот она увидела мужа, и глаза ее расширились от изумления и тревоги — как мне показалось, вполне искренних.
— Артур!
Мина кинулась к мужу и ощупала его перекошенное лицо. Потом, нагнувшись, она оторвала полоску от своего кимоно и отерла слюну в уголках его рта.
— Мина? — Я осторожно коснулся ее локтя. Казалось, она не удивилась, увидев меня в этой обстановке.
— Это дело рук моего братца?
— Не знаю, — ответил я откровенно.
Мина нахмурилась.
— Помогите мне положить его на пол, — попросила она, берясь за лацканы пиджака. Артур тяжело навалился на нее, словно неживой.
— Позвольте, мы сами, дорогая, — вмешался Фокс. — Вам нельзя напрягаться в вашем состоянии…
— Фокс! — Мина бросила взгляд в мою сторону. — О чем он говорит?
— А вы не догадываетесь, миссис Кроули? — спросил Маклафлин.
— Не сейчас! — рявкнул я на него, помогая Мине поднять Кроули со стула и положить на пол. Я ожидал увидеть у него синяки или кровоподтеки, но когда мы сняли с Артура пиджак и расстегнули воротник рубашки, то обнаружили, что шея не пострадала, если не считать старого пореза от бритвы. Пока мы ждали прибытия «скорой помощи», я прикидывал в уме, можно ли искусственно вызвать апоплексический удар, и пришел к выводу, что это не так уж сложно: достаточно сделать инъекцию воздуха в главную артерию. Конечно, было и более простое объяснение удара, случившегося у Кроули, и Оккам предпочел бы именно его — наследственность.
